Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

— Ну то-то же… А то ложись со Христом, да и спи крепче, отдохни; а коли нужно, дак я разбужу хоть на солновосходе, и чайник поставлю, али вон старуха верещагу спроворит, пряжеников напекет.

— Нет, дедушка, еще успею, высплюсь, а ты вот расскажи, пожалуйста.

— Изволь, барин, изволь, эта штука хоть и не особенно лестна, дак тоже, поди-ка, редко случается… Вишь ты, поехал я раз на плесо, поудить на живот. Дай, мол, попробую от нечего делать. А был праздник и быдто грех робить по промыслу. Вот я запустил две здоровых лесы, да и посиживаю на яме в старой большой протоке, а там тихо и лодку, почитай, не сносит… А был-то я босиком, потому что жары стояли ужасные. Вот сижу, да и слышу, что что-то студит одну ногу. Я, значит, отодвину ее маленько, да и сижу опять, караулю. Тут снова слышу, что студит. Думаю, что за диво такое? Неужели, мол, потекла лодка и попала вода? Да нет, быть не может, лодка как блюдце, ни единой щелки на ней нет… Ну, мне и невдомек поглядеть под ноги, а значит, перевожу это только в мыслях. Вот и опять слышу — студит да и только, да так раз до пяти. Что, мол, за оказия! Неужели где прошиб лодку? Таково жаль стало посудину. Одумал это, да и взглянул под ноги, взглянул, да и обмер со страху! Вон и лесы из рук полетели!.. Смотрю, а у ноги-то большущая змея кольцом свернулась, да все и жмется к ноге-то, словно прозябла, проклятая… Я, значит, как заревел лихоматом, да соскочил с места посередь лодки и поймал в руки весло, да и хотел им убить эту погань, но второпях-то не угодил и так треснул в лодку, что надколол весло. А она, паршивая, повиляла головой, выставила жало да как зашипит!.. А потом стала в комок собираться, словно прыгнуть хочет. Вот я испугался пуще старого, подхватил ее как-то ловко веслом снизу, да и выбросил в воду. Ну, думаю, слава тебе, Господи!.. А она, братец ты мой, вынырнула из воды-то, да и лезет таково бойко через набоину в лодку. Я, значит, не обробел (успел), да тем же веслом и выбросил ее снова, а она, язва эдакая, оборотилась, словно вьюн, на воде-то, да и опять ко мне!.. Вот я, значит, осердился, да как хряпнул ее концом по шее! Тут и завертелась, подлая, и пропала, гнусина проклятая…

Я обрадовался, выбросил ее уж руками, да и гляжу — что за диво! Вода хлынула в лодку. Ну, думаю, вот еще беда вяжется другая; скорей к берегу, к берегу, а вода так и хлещет! Я, значит, расколол лодку-то, как свистнул ее со всего маха! Ну, барин… едва-едва не уходился я в ту пору и только кое-как добрался до берега, а как вышел на землю, дак веришь ли, руки, ноги трясутся, в горле все пересохло, индо сердце захватывает!.. Никогда еще в жисть свою я так не пужался, как тогды… Будь она проклята, гнусина непутная!..

— С чего же она залезла в лодку еще с первого раза? — спросил я, ложась на лавку.

— Да кто ж ее знает, к чему она залезла? А я, барин, хоть и рыбак, а воды боюся — хвастать нечего: вишь, я тонул как-то весною, да с тех пор и стал потрухивать на большой воде. А что касается змей, то их часто видишь на реке, особливо весною.

Старик замолчал, и я вскоре услыхал, как он засопел на ленивке, а затем я уснул скоро и сам.

Потом через несколько лет мне и самому довелось испытать в роде только что рассказанного, и я тогда же вспомнил повествование дедушки.

В 188… году, весною, в самый разлив Оби, поехал я с С. М. Козловым и его зятем В. А. Шавровским за дупелями на лодке. Побывав на многих гривах, мы направились за реку, к так называемой Айдаровской заимке. И вот, переплывая большое плесо, мы увидели быстро плывущую на нас змею. Чтобы избежать неприятной встречи, гребцы налегли на весла, но змея пошла на пересек и летела прямо на лодку. Плыла она очень бойко, согнув несколько спину и приподняв голову. Все мы испугались, засуетились и закричали, думая, что змея заскочит в лодку, что, вероятно, и случилось бы, если б г. Шавровский не успел схватить ружье и выстрелить в нее уже не далее, как в пяти или шести аршинах от борта. Тут она юркнула в воду, и мы уже не видели ее более.

Кстати, упомяну здесь и еще об одном случае. Живя в Сузунском заводе, я нередко ездил на так называемую Бобровскую мельницу поудить и поездить темными вечерами по ниже лежащим затонам с острогой. Мельница эта находится в восьми верстах от завода, по речке Малому Сузуну и славится хорошей рыбалкой. Однажды нас собралось человек шесть и все принялись за работу: кто удил под вешниками, кто ставил жерлицы, а кто возился с лодкой и приготовлял из сосновых пней смолье, чтобы вечером поездить с острогой. Словом, все были заняты и не обращали особого внимания друг на друга. Как вдруг раздался крик и затем увидали побег одного из товарищей. Некоторые, конечно, обернулись в ту сторону и стали спрашивать, что такое случилось?

Но вот послышались плевки, саркастическая брань и, наконец, хохот.

Оказалось, что один из моих сослуживцев, Чупин, как только заклевало на удочку, подсек и выдернул не предполагаемого окуня, а довольно большую змею, которая также взяла на «мульку» и потащила поплавок. Но дело в том, что выдернутая кверху змея сорвалась с крючка и полетела, было, прямо на близ сидевшего соседа, который, испугавшись, успел отшатнуться в сторону и затем с криком побежал спасаться.

Змея же, упав на землю, тотчас уркнула в кусты, но шума и смеха было еще много и после ее исчезновения.

Можно ли Алтай рассматривать, как край промысловой, имеющей значение в торговле продуктами, охоты? По-моему, нет и нет потому, что на Алтае не существует в этом значении ни рыбного, ни зверового промыслов, как это с давних пор есть в Забайкалье. Тут, как и во многих местах России, бьют белок, лисиц, зайцев и даже соболей и куниц (в южном Алтае), но все это почти не составляет торговли в массе, и вся подобного рода пушнина расходится тут же, на месте, за исключением небольших партий, которые попадают в руки торговцев и поступают на ярмарки или известные рынки.

Тут нет в массе того класса людей, которые называются промышленниками, хотя и есть так именуемые «ясачные». Все это когда-то было и исчезло, как исчезли во многих округах и самые леса, кормильцы и поильцы бывших «ясачных».

Так, например, многие села и деревни Салаирского края образовались из ясачных людей и в них немало настоящей татарской крови. Даже в нынешнее время в окрестностях Салаира, Гавриловского и Гурьевского заводов живет еще много некрещеных татар, которые в большой массе встречаются в Кузнецком и Бийском округах, а также в горах Алтая. Тут они настоящие аборигены страны и носят название черневых татар и калмыков (телеуты и кумандинцы).