Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

После таких ночей бывают страшные неурожаи рябчиков; остаются живыми весьма немногие, которые ночевали в снегу где-либо у прутиков кустов или неглубоко забившись в снег, что они нередко и делают в теплое время.

Тут же, в Салаирской черни, добывается осенью и много глухарей, но и они поступают на те же местные рынки, словом, тоже не составляют предмета торговли в обширном смысле этого слова. Оттепели не имеют влияния на эту могучую птицу.

Однажды в Барнауле кто-то купил на базаре глухаря, у которого в зобу нашли порядочный самородок золота. Ясно, что глухарь где-то склюнул его на месторождении этого драгоценного металла. Искали, искали, кем и откуда привезен глухарь, но ничего добиться не могли; так месторождение и осталось тайной.

Что касается рыбного промысла, то и он на Алтае только местный, несмотря на то, что весь этот обширный край прорезывается такой многоводной и рыбной рекой, как Обь с ее большими притоками. Тут водятся все обыкновенные породы рыб, за исключением судака, леща, сома и раков. Такой недостаток не замечается и самыми ярыми гастрономами, потому что в водах Оби ловится в большом количестве знаменитая нельма и таймень. Нельма принадлежит к роду белорыбицы и может вполне составить лакомое блюдо на каком угодно столе. Здесь она употребляется преимущественно в пирогах и разварная. С нею может посоперничать только таймень, но он более редок и потому часто ценится даже дороже нельмы.

Таймени попадают в очень крупных экземплярах и нередко бывают до двух и более пудов, а нельмы достигают до 30–35 и несколько более фунтов. Хорошая жировая нельма называется здесь жировкой и ценится до 20–25 копеек за фунт. Такие экземпляры обыкновенно широки в поперечнике и легко отличаются по виду от тонких и узких, которые называются стрежницами.

Как нельма, так и в особенности таймень, очень бойкие и сильные рыбы, которые и ловятся преимущественно неводами, но попадаются нередко в большом количестве и в заколах, запруженных больших притоках Оби, когда рыба идет в известное на то время.

Плохим, старым неводом трудно удержать большую нельму, а тем более крупного тайменя. Часто случается, что он, причаленный уже к берегу, уходит, так сказать, из рук рыбаков. Он или выскакивает, или забирает мотню в зубы, отходит с нею несколько назад — и вдруг, как пуля, бросается в реку (или «на воду») и, прорывая мотню, уходит не только сам, но выпускает и всю попавшуюся в нее рыбу. Так он пробует иногда до двух и трех раз и, если мотня настолько прочна, что выдержит этот стремительный и сильный удар крупного тайменя, тогда он уже окончательно, так сказать, падает духом и вдруг делается смирным. Недаром рыбаки называют его речным разбойником и говорят, что эта рыбина «сильно воиста». Нередко случается, что, выбирая мотню, находят тайменя с крепко забранной во рту сетью.

Знаменитых забайкальских сазанов также вовсе нет на Алтае, зато часто попадают осетры и в огромном количестве стерляди, затем изредка севрюга и так называемые кострюки; это тоже один из видов красной рыбы. Их почему-то некоторые рыбаки называют «поповской рыбиной»; кострюк далеко не такого вкуса, как стерлядь, а севрюга уступает и этому поповскому блюду.

Очень больших осетров я на Алтае не видал, но экземпляры в 3, 5 и даже 7 пудов встречаются не особенно редко. Они ловятся неводами и так называемыми самоловами. К сожалению, я не специалист рыбного промысла, а потому и не берусь описывать устройство этих последних.

Точно так же ловят и стерлядей — эту «мягкую рыбу», по выражению рыбаков. На самоловы ловят обыкновенно летом, по спаду коренной воды, или когда «обрежется» вода, как говорят. Но главный промысел стерлядей осенью, по замерзанию реки, так называемыми каракшами. Инструмент этот очень напоминает трех или четырехлапчатый якорек, «кошку», где вместо сердцевидных лопаток также загибаются кверху весьма острые зубья или крючки.

Самоловы ставятся почти до самой осени на фарватере реки, а каракшами ловят по затонам, около берегов и на ямах. В последнем случае все дело в том, чтобы отыскать, где остановилась стерлядь, а она останавливается к зиме таким плотным руном и в такой массе, что трудно и вообразить то количество рыбы, которое составляет это руно, или так называемый по-рыбачьи станок. Конечно, рыбаки приблизительно знают такие места, но их на Оби так много, что надо немало труда, чтоб по рекоставу попасть на стерляжий станок. Тут, конечно, как и на всякой охоте, дело навыка, уменья, знания и, пожалуй, главное — счастья, чтоб найти то, что ищешь. Но в деле охоты играют главную роль хорошие собаки, а тут — одно счастье и сметка рыболова.

Вот почему, вскоре по рекоставе, рыбаки ездят по таким притонным местам и бьют пробные лунки или проруби. Но дело в том, что эти притонные места после сильного разлива реки крайне капризны и часто случается так, что где прошлой зимой были затоны, ныне образуются отмели; и совершенно наоборот — затоны и ямы появляются там, где их вовсе и не ожидают.

Пробив пробную прорубь, рыбак спускает каракшу и тихонько пробует ее подергивать. Так как стерляжий станок стоит неподвижно, то, в случае удачи, на зубья каракши попадают стерляди, которые и показывают присутствие станка. Но и тут дело счастья! Обрадованный рыбак тотчас смотрит, какую стерлядь он вытащил — крупную или мелкую.

Какая радость, какой восторг является на лице рыбака, если попала мелкая!.. Он тут же по обыкновению снимает обеими руками меховую шапку и набожно крестится к востоку, творя от искреннего сердца благодарственную молитву! Тут он невольно озирается, нет ли кого-нибудь из людей, а тем более из его соперников… И если нет, он торопливо и тщательно заделывает удачно пробитую «пролубку» снегом, чтобы она была незаметна. Затем отправляется домой и по возможности скорее возвращается в то место уже с товарищами и со всем необходимым, чтобы остановиться у своего Богом посланного счастья!

Какая радость и вместе с тем сомнение является на лице того же рыбака, если он из пробной проруби вытащил крупную стерлядь. Тогда он выжидает и спускается несколько сажен ниже по реке, чтобы снова выбить такую же пробную прорубь и попробовать опять тихонько каракшей. Вот тут и решается его судьба, его сомнения, его счастье — тут станок или ушел?..

Дело в том, что если сразу попала на каракшу крупная стерлядь, то весь станок может уйти, потому что во всяком станке стерлядей крупные экземпляры составляют его голову, а мелкие — хвост. Пойманная первой крупная стерлядь даст, конечно, кровь, которую понесет по течению и по самому плотно стоящему руну рыбы, а она сильно боится ее появления в чистой воде и часто уходит всем станком на другое место. Вот почему первые пробы каракшей и делаются осторожно, чтобы только поддеть рыбу и не пустить много крови. Если крови мало и пущена она не с «головы» станка, а из его середины, то бывает, что нижняя часть руна, состоящая из мелкой стерляди, только «пошевелится» и не уйдет. Если же крови много и пошла она с головы, весь станок непременно уйдет.