Эдвин Вудхол - С риском для жизни.

— Еще одно движение, и я вас застрелю.

— Убейте меня, если хотите и когда вам угодно, но я напьюсь.

Немец опустил револьвер. Кто знает, возможно, он думал, что задержанный им человек будет пить последний раз в жизни. Он смягчился. Мадлен подала Мортимеру целый стакан белого вина, которое он выпил до последней капли и протянул стакан, чтобы ему налили еще. Но в это время немец вдруг рассердился, вырвал стакан и бросил его на пол.

— Пошли! — сказал он и грубо ткнул револьвер Мортимеру в пояс.

— Пошли!

— До свидания, мадемуазель! Мы еще увидимся.

Немец, очевидно, принял эту реплику за шутку или за браваду.

Во всяком случае, он не придал значения этому замечанию и лишь твердил:

— Пошли!

В тот момент, когда они уходили из кафе, вернулся агент, посланный для того, чтобы найти капитана Гольца. Капитан ждал в штабе. Скорей!

Было темно. Агент встал по правую сторону Мортимера. Так они безмолвно шли по дороге, ведущей Мортимера к его гибели.

Направо англичанин мог видеть верейские огни, которые светили со стороны фронта. Теперь или никогда! Еще немного, и будет слишком поздно. Мортимер был человеком действия.

С быстротою молнии он нанес рукояткой револьвера мастерский глухой удар конвоиру, который тут же свалился, перекувыркнулся, захрипел и затих.

Второй конвоир, опомнившись от неожиданности, выхватил револьвер из кобуры, но Мортимер повернулся и побежал по открытому полю по зигзагообразной линии.

Германский полицейский был, однако, упорен. Он стал преследовать Мортимера и открыл стрельбу. Англичанин решил, что лучше положить конец этому. Мортимер был искусным стрелком. Он повернулся к немцу лицом, прицелился, выстрелил, и преследователь повалился. Мортимер подошел к лежавшему и убедился, что немец мертв.

В самой гуще немецких войск можно было не опасаться разоблачения. Пристав к отряду, устанавливавшему проволочные заграждения, разведчик скоро очутился на открытом пространстве между немецкими и нашими линиями.

В то время немецкие солдаты часто перебегали на нашу сторону. Мы к этому стали привыкать. И поэтому, когда Мортимер «сдался», никто не обратил на это особого внимания.

«Перебежчика» отвезли на автомобиле под конвоем в генеральный штаб. Его скоро отпустили, и британская разведка не замедлила получить всю доставленную им информацию.

В то утро, на рассвете, британская 4-я армия пере-шла в наступление. В течение трех дней она все сметала на своем пути. Знаменитая линия Гинденбурга была преодолена. Фактически 8 августа начался полный разгром германской армии.

За свой замечательный доклад Мортимер получил личную благодарность от маршала Фоша, генерала Дугласа Хейга и генерала Роулинсона.

За неделю до перемирия этот отважный разведчик был убит шальной пулей.

Как я пытался показать в предыдущих главах, разведывательная работа разветвляется на целый ряд систем. Война сделала несостоятельной старую трафаретную теорию, согласно которой разведчик должен оперировать либо в нейтральной стране, либо позади неприятельских линий.

Война с ее гигантскими потрясениями создала и для германцев, и для союзников много новых видов разведывательной работы. Каждый генеральный штаб знал, что пленники будут и что между ними всегда найдутся такие, которые будут говорить. В военной истории этот прием разведки применялся давно.

Наша разведка работала напряженно. Мы знали, что Людендорф перебросил с русского фронта на западный миллион человек и три тысячи орудий. На оккупированной территории в большом обилии появились свежие войска. Людендорф и фон дер Шуленбург организовали большое наступление. Но когда и где должно было оно начаться?

По плану немцы должны были сперва напасть на англичан и разгромить их армию, а потом разбить французов.

Перед первой большой атакой 21 марта 1918 года наша разведка была предупреждена о предстоящем наступлении многочисленными траншейными налетами в глубь передовой зоны наступающих войск. Кроме того, получалась ценная информация из внутренних источников и от людей, которых мы спускали с самолетов позади неприятельских линий.

Работники всех разведывательных подразделений, работники нашего летучего отряда, а также рядовые солдаты докладывали о необычайных передвижениях неприятельских войск. Массовые движения войск далеко за линией фронта, войска на железных дорогах, новые аэродромы, склады военного снаряжения, больницы и полевые лазареты — все это тянулось длинной вереницей.

Наши специально отобранные люди совершали ночью вылазки на немецкие передовые окопы и возвращались со сведениями, которые подтверждали имевшуюся уже информацию.

Ожидали гигантских и кровавых сражений.

Британский генеральный штаб предупредил французский, что следующий удар будет направлен против Н-ского фронта.

Вот что пишет об этом Уинстон Черчилль в своей книге «Мировой кризис»:

«26 мая 1918 года ранним утром французы захватили в плен двух немцев. Один был простым солдатом, другой — офицером. Оба пленника принадлежали к разным германским егерским полкам. По дороге в штаб дивизии немцы разговорились со своими конвоирами. Солдат сказал, что намечается наступление, офицер это отрицал. Когда пленников привели в штаб корпуса, их допросили порознь. Первым был допрошен офицер, который оказался словоохотливым. Он сообщил, что немцы не имеют никакого намерения произвести атаку на этом фронте.

Потом допросили солдата. Он заявил, что, по мнению солдат, будет атака в эту или в следующую ночь. Он не уверен относительно точного срока. На повторные вопросы он ответил, что в немецких частях уже раздали патроны и гранаты, но еще не дали полевых пайков. Вчера он видел около своей казармы солдат, принадлежавших к гвардейским полкам. Это все, что ему известно.

Потом снова позвали офицера. Ему сказали, что законы войны вовсе не обязывают его говорить, но коль скоро он сделал добровольные заявления, то будет за них отвечать. Давать ложную информацию — значит поступать как шпион. Это привело допрашиваемого офицера в явное замешательство. После усиленного допроса он сообщил мельчайшие подробности подготовлявшегося наступления, которое должно было начаться на следующий день.

Было уже 15 часов 26 мая.

Объявили тревогу. Все войска заняли свои боевые позиции.

Французский генеральный штаб заседал всю ночь, удрученный ожидаемым ударом.

На следующий день, в час ночи, немецкая артиллерийская канонада загрохотала на фронте протяженностью 30 миль, а три часа спустя 18 немецких дивизий были брошены на 4 французские и 3 английские дивизии».