Фрэнк Брейди - Конец игры. Биография Роберта Фишера

На доигрывание Ботвинник пришел в рубашке с короткими рукавами и с таким непривычным для него видом, что знавшие его поняли, — он обеспокоен и настроен на тяжелую борьбу. Бобби же и не подозревал, что ему предстоит бороться против анализа не менее чем семи советских гроссмейстеров, а не только против изобретательности непосредственного противника. Медленно до него дошла идея Ботвинника, и его лицо стало пепельно-серым. Ботвинник, редко встававший из-за доски до окончания партии, был настолько возбужден от смены декораций на доске, что не мог усидеть на месте. Он поднялся, подошел к капитану команды Льву Абрамову и снова прошептал: «Ничья». Бобби, не забывший спор с Абрамовым в Москве-1958 — с тех они не разговаривали — немедленно пожаловался арбитру. «Смотрите, — заявил он, — Ботвинник получает помощь!»

Абрамов, по классу игры, разумеется, уступавший Ботвиннику, являлся всё же международным мастером и мог передать Ботвиннику информацию от других советских гроссмейстеров. По крайней мере, Бобби так думал . Официального протеста, впрочем, не последовало, поскольку собственные товарищи по команде считали его «экстремистом» и человеком с мозгами несколько набекрень.

В итоге Бобби не сумел добиться цели в партии, которую должен был выиграть. Он взглянул на Ботвинника и произнес третье слово в их общении: «Ничья». Ботвинник просто протянул руку. Позднее он вспоминал, что Бобби, лицо которого стало мертвенно-бледным, пожал ему руку и покинул турнирный зал в слезах. Команда США финишировала на разочаровывающем четвертом месте и, главным образом, из-за неудачного выступления Бобби. Удивительно, но 19-летний парень написал письмо с извинениями д-ру Элиоту Херсту, капитану команды США, в котором говорилось, что над ним довлели неприятности, не имеющие ничего общего ни с олимпиадой, ни с шахматами.

На борту «Нью-Амстердам» Бобби, возвращаясь в Нью-Йорк, написал записку своему другу Бернарду Цукерману с описанием того, как на него повлияла ничья с Ботвинником. Это сообщение было телеграфировано в Бруклин. Бобби полагал, что угодил в «ловушку» — что он попался на одну из уловок противника и сделал неудачный ход — и что перед этой его ошибкой Ботвинник, ввиду преимущества у Бобби, выглядел настолько сокрушенным, что, казалось, он вот-вот рухнет.

В своей оценке, в которой сквозила обида, Бобби высказался в том смысле, что Ботвинник, уважаемый экс-чемпион мира, никогда не был великим шахматистом, никогда «первым среди равных», как однажды Ботвинник определил себя сам. Бобби утверждал, что превосходство Ботвинника объясняется политическими обстоятельствами. Он предположил, что Ботвинник мог бы стать премьером Советского Союза ввиду своих [политических] способностей «вне шахматной доски».

Кюрасао стал для Бобби точкой невозврата в его отказе снова участвовать в цикле чемпионата мира. Партия в Варне, в которой Ботвиннику вымучить ничью помогали все его товарищи по команде, также стала поворотным пунктом. Только через два года Бобби вновь примет приглашение играть в международном турнире. Русские утверждали, что его уход со сцены вызван «патологическим» страхом перед «рукой Москвы». Вернувшись в Бруклин, Бобби заявил, что более не хочет иметь дела с «коммунистическим жульем», как он выразился.

Немногим более чем через год — в декабре 1963 — должен был состояться очередной чемпионат США (1963-4). Местом его проведения избрали непритязательный отель «Генри Гудзон» в Нью-Йорке. Соперники Бобби падали, как кегли, по которым он наносил удар — один за другим они безропотно уступали — ни единого намека даже на ничью. Публика почувствовала, что должно произойти нечто исключительное. И оно произошло.

Бобби нанес поражения сильному чемпиону Артуру Бисгайеру и стареющему Сэмюэлю Решевскому, после чего среди зрителей начались споры, а не сумеет ли Бобби пройти дистанцию всухую — победить во всех встречах без единой ничьей? Зрителей становилось всё больше, по мере того, как слух о невероятном результате Бобби распространялся по шахматному сообществу.

Напряжение, и так всегда высокое в соревнованиях высокого уровня, нарастало. Быстрая, без намека на цейтнот безошибочная игра Бобби, давала ему психологическое преимущество над теми участниками, с которыми ему только предстояло играть. Он уничтожал каждого, кто встречался ему по пути. И 30 декабря 1963 года Бобби осталось провести последнюю партию, до этого он не проигрывал и не делал ничьих.

Турнир взял паузу в день Нью-Йорка, и последний тур начался 2 января. Результат Бобби уже обеспечил ему первое место, но как завершится турнир, сказать твердо было нельзя. Ему предстояла партия против Сэйди, его друга, который был на шесть лет старше Бобби и работал врачом в корпусе мира. Для участия в турнире ему предоставили отпуск. Он шел по дистанции очень хорошо, и победа в последнем туре давала ему шансы на второе место. Он также мог стать «спойлером», — тем, кто не даст Фишеру показать абсолютный результат в турнире. Если бы это случилось, то его «подвиг» вошел бы в шахматную историю. И в принципе Сэйди мог выиграть, тем более, что у него были белые фигуры.

В зале собралось несколько сотен зрителей, напряженно наблюдавших за событиями на демонстрационной доске. Большинство из них явно, но очень тихо, болело за Бобби, частично из-за того, что победа позволяла ему показать абсолютный результат. Но партия затянулась, выигрыш в ней казался весьма проблематичным. Позиция Сэйди представлялась очень крепкой, положение Бобби — неустойчивым. Время игры истекло (контроль — по 2,5 часа), а победитель не определился. Очередь хода была за Сэйди. Молодой врач думал около сорока минут, записал свой ход на бланке, запечатал его в конверт согласно турнирным правилам и отдал главному судье. Партия была отложена для доигрывания на следующий день. Все покинули зал в убеждении, что по возобновлении игры она закончится вничью, и то в лучшем для Бобби случае. На деле всё обернулось иначе. Через тридцать минут Сэйди осознал, что записал ошибочный ход. На следующий день, когда главный судья распечатал конверт и сделал ход на доске, Бобби сразу всё понял — Сэйди ошибся. Он посмотрел на Сэйди, и легкая улыбка появилась на его лице. Ошибка Сэйди давала Фишеру возможность получить выигранный эндшпиль, и через полчаса после начала доигрывания Сэйди признал свое поражение.

Невероятный результат стал сенсацией, его подхватили СМИ, — радио, газеты, телевидение всего мира сделали событие общим достоянием: одиннадцать партий, одиннадцать побед. На этом уровне такого просто не может быть, каким бы гением ни был победитель. Первый приз Фишера за две недели напряженной и блестящей работы составил всего 2.000 долларов