Фрэнк Брейди - Конец игры. Биография Роберта Фишера

Высказался и Фидель Кастро, назвавший ситуацию «большой пропагандистской победой Кубы». Новость стала темой для заголовков газет. Фишер пришел в ярость. Он отправил телеграмму Кастро, угрожая выйти из турнира, если премьер не пообещает ему прекратить использование его имени в политических целях. Бобби писал:

Я тогда только приму участие в турнире, если вы немедленно пришлете мне телеграмму, где будет заявлено, что ни вы, ни ваше правительство не будете наживать политический капитал на моем участии в турнире. И что в будущем никакие политические комментарии не последуют.

Кастро ответил телеграммой с отказом давать какие-либо обязательства и взывая к смелости Фишера:

Наша страна не нуждается в таких «пропагандистских победах». Ваше личное дело участвовать в турнире или нет. Если вы испугались и сожалеете о предыдущем решении, тогда вам лучше найти другое извинение или иметь храбрость остаться честным перед собой.

Получив это послание, Бобби не стал продолжать словесную перепалку и подтвердил свое участие. Он хотел играть в шахматы, дешевая сенсационность его не интересовала.

Но условия для Бобби оказались не самыми удобными. Чтобы избежать и намека на «читинг», ему пришлось согласиться на изоляцию ото всех, кроме судьи. Это был опыт стерилизации без обратной связи, без шанса прочесть язык телодвижений соперника. Пока Бобби сидел в комнате вместе с судьей, никакой обмен словами не допускался; дневной свет постепенно переходил в сумерки. Иногда, ожидая ответ противника из Гаваны, Бобби смотрел на клубный сад. Бюст Филидора, шахматиста XVIII века и композитора, считавшегося сильнейшим игроком своего времени, стоял на этажерке из шахматных комплектов и словно следил за течением партии. Тиканье шахматных часов — единственный звук, слышимый в тишине.

Обычная четырехчасовая партия тянулась из-за телетайпа восемь-девять часов, а то и все двенадцать. Турнир стал проверкой на выносливость и крепость духа. Бобби постепенно выдыхался. Противники сталкивались с теми же проблемами, но каждый этому испытанию подвергался только раз — в партии с Фишером. Бобби приходилось играть в этом странном изолированном формате каждую партию. В середине турнира кто-то спросил его, на какой результат он рассчитывает, и Бобби ответил: «Всё зависит от того, когда я сломаюсь».

Бобби выиграл первые две партии, но на длинной дистанции потерпел несколько поражений и сделал некоторое число ничьих с игроками, гораздо меньших его по калибру. Несмотря на проблески гения, это не был прежний Фишер, который прошел ураганом по чемпионату США за восемнадцать месяцев до этого. И всё же он разделил второе место, отстав на пол-очка от экс-чемпиона мира Василия Смыслова.

После запрета на поездку в Гавану в 1965 году, Бобби сидел в закрытой комнате маршалловского шахматного клуба в Нью-Йорке и играл с соперниками по телетайпу. Обыграв Василия Смыслова, он анализирует с ним партию по телефону.

Но если бы он не показал этот приличный результат, его история могла закончиться именно тогда, в тихой задней комнате шахматного клуба. Гавана стала его «камбэком» под светом прожекторов, а неудача лишь бы усилила разочарование в собственных силах, возможно, навсегда. Два провала в международных соревнованиях он вряд ли смог бы перенести. Для Бобби в любом турнире всегда существовало только одно место — первое. Но после долгого отсутствия на международной арене, играя в трудных условиях, он, вероятно, посчитал второе место приемлемым результатом.

Открыто Бобби выказывал недовольство своим результатом, но советский шахматный истэблишмент был ошеломлен тем, что Бобби сумел показать столь высокий результат в очень трудных условиях. Они остались в убеждении, что он растет как шахматист, и что если не предпринять экстренных мер, он сокрушит советскую гегемонию.

Беспокойство, вызванное стремительным возрастанием силы Фишера, побудило Всесоюзный НИИ, изучавший спортивную психологию, назначить советского гроссмейстера и теоретика Владимира Алаторцева руководителем секретной лаборатории (расположившейся поблизости от Московского Центрального Шахматного Клуба). Ее назначение состояло в анализе партий Фишера. Алаторцев и небольшая группа мастеров и психологов работали без устали десять лет, пытаясь «решить» тайну Фишера, а также анализировали особенности его личности и поведения. Они упорно изучали дебюты, миттельшпиль и окончания американца — и отфильтрованные результаты передавали элитным советским гроссмейстерам.

Хотя он того и не осознавал, но если бы Фишер не принял приглашение на Кубок Пятигорского-1966 в Санта-Моника, Калифорния, то этот турнир не состоялся бы вовсе. «Мы должны заполучить Бобби Фишера», — сказал Грегор Пятигорский своей жене. За несколько лет до этого миссис Пятигорскую подвергли критике в определенных кругах за то, что она не уступила некоторым из требований Фишера, в результате чего тот отказался от участия в турнире 1963 года. Согласно ее решению на этот раз каждый из участников получал одинаковую сумму — по 2.000 долларов — что позволяло сохранить лицо и обеспечить участие величайшего американского игрока.

История о том, как Бобби развалился в первой половине турнира, очутившись на последнем месте (в дележе), но в итоге в предпоследнем туре уже делил первое место со Спасским, рассказывалась много раз. В начале соревнования Фишер выглядел истощенным, наподобие Авраама Линкольна; его щеки ввалились, а под глазами образовались огромные темные круги, указывая на серьезное нездоровье.

По мере того, как множились его поражения и ничьи, становилось понятно, что этот турнир рискует стать самым катастрофичным в его карьере, падение могло даже затмить неудачу в Буэнос-Айресе. Бобби находился на краю бездны, угрожающей самому его существованию. Необходимо было как-то наладить игру, понять, что он делает не так; требовалось извлечь уроки из поражений, иначе карьера могла если и не закончиться, то наверняка запятнаться. Краткое пребывание на дне турнирной таблицы не означает неудачу, но долгое нахождение там, отказ от борьбы — означает.

К счастью, изыскав внутренние резервы, Бобби начал подъем. Его способности и характер позволили ему выплыть на поверхность. Он вернулся в турнир во второй его половине и закончил в полу-очке от Спасского. Его реакция — образец амбивалентности. Он испытывал огромную радость от того, что выбрался из бездны, в которой оказался в первой половине турнира, но его угнетало, что первый приз от него ускользнул.