Фрэнк Брейди - Конец игры. Биография Роберта Фишера

Многие годы исландцы спонсировали международные турниры и матчи, и возможность провести у себя соревнование, окрещенное «Матчем Века», воодушевляла всех любителей шахмат в стране. Матч 1972 года между Фишером и Спасским стал одним из лучших по организации матчей за чемпионский титул из всех, когда-либо проведенных. Он возбуждал жгучий интерес как у исландцев, так и у туристов и международной прессы, прибывших в столицу Исландии, Рейкьявик. Увеличенные снимки Фишера и Спасского украшали окна почти каждого магазина, а черно-белые доски служили задниками для огромных шахматных фигур из папье-маше.

Большинство местных жителей поначалу желало победы Фишеру, но после многочисленных фальстартов, угроз и трудностей общего свойства, создаваемых Фишером, симпатии стали перемещаться в сторону ведшего себя по-джентльменски Спасского. Фишера не устроили финансовые условия. Победитель должен был получить 78.125 долларов, проигравший — 46.875. Помимо этого каждый участник получал по 30 % от всех теле- и киноправ. Фишер потребовал 30 % от сборов с билетов дополнительно , утверждая, что они могут составить 250.000, и что Спасский должен получить свою долю.

Исландские официальные лица — которые вовсе не были уверены, что им удастся добиться аншлага в зале «Лаугардалшол» на 3 тысячи мест на каждой из 24-х партий, не считая отложенных — доказывали, что сборы должны целиком идти на покрытие организационных расходов.

Фишер аннулировал билет на самолет в последнюю минуту вечером 25 июня. Авиалиния зарезервировала целый ряд кресел для него одного и загрузила холодильник самолета апельсинами, чтобы сок могли «выжимать у него на глазах», как он потребовал, в течение четырехчасового полета над Атлантикой. Тем временем продолжались переговоры между юристами Фишера — Полом Маршаллом и Эндрю Дэвисом, и исландской шахматной Федерацией — относительно денег, которые предполагалось выручить от продажи билетов. Обе стороны стояли на своем и уступать не собирались. В течение следующей недели для Бобби бронировались новые билеты, которые вновь аннулировались, и газеты стали сомневаться, а появится ли он вообще. Исландские газеты задавались вопросом: HVENAER KEMUR HINN DULARFULLI FISCHER? («КОГДА ПРИБУДЕТ ТАИНСТВЕННЫЙ ФИШЕР?») Через несколько дней после первого отказа Фишера от полета, Бобби и Дэвис отправились в аэропорт Джона Ф. Кеннеди, очевидно, чтобы лететь рейсом «Пан-Американ». Но, странно… Фишер остановился, чтобы купить будильник, и его заметили репортеры и фотографы (более сотни их поджидали Бобби, чтобы сделать фото или взять интервью). Он буквально бегом покинул терминал и на самолет не попал. Позднее его видели недалеко от ресторана «Говард Джонсон», где он обедал. Когда же все-таки Бобби отправится в Исландию?

Деньги являлись фокальной точкой разногласий, но не только они (доллары или кроны); Бобби просто шел своей дорогой. Как было написано в редакторской колонке «Нью-Йорк Таймс»: «Если он сыграет в Рейкьявике и победит — его заработки настолько возрастут, что нынешние суммы покажутся на их фоне смешными». Фишер это понимал. Он также знал, что мир желал видеть матч и что если он потянет еще немного, денег станет больше.

Мировую прессу, сказать самое малое, всё это не радовало. Иностранные газеты отражали на своих страницах недовольство читателей. «РУССКИЕ ПРЕЗИРАЮТ ФИШЕРА ЗА МЕРКАНТИЛИЗМ», — кричал заголовок в «Нью-Йорк Таймс», и ТАСС, советское новостное агентство, резюмировало: «Когда бы речь ни заходила о Фишере, на первый план выходят деньги, а спортивные соображения отступают в тень. Характерно, что его доверенные лица не шахматисты, но юристы; им он [доверил] все свои шахматные дела». Крупнейшая немецкая воскресная газета «Бильд ам Зонтаг» писала: «Фишер опустил шахматы до уровня матча по реслингу. Мы не ведали до сей поры о возможности такого снобизма и высокомерия». Лондонская «Дейли Мейл» утверждала: «Бобби Фишер самый невоспитанный, невротичный и дурного нрава молодой человек из всех, когда-либо появлявшихся в Бруклине. Что касается международного престижа, Советский Союз выиграл дебютную часть матча со счетом 10:0». Но пресса — и, как будто все остальные — не понимала проницательности Бобби в деле защиты своих финансовых интересов; не невротизм и скандальность заставляли его поступать так, а не иначе. Он инстинктивно понимал, что чем дольше он выжидал, тем более пухлым становился призовой фонд.

Бобби чувствовал, что журналистов не очень-то интересовало, куда и почему он ставит фигуры на доске, они нуждались в скандалах, трагедиях и комедиях его жизни. Для него пресса осталась загадкой, которую он так и не смог разрешить. Он отдавал себе отчет, что не может лгать в ответ на прямо поставленный вопрос, а если он отказывался отвечать, «по умолчанию» считалось, что он скрывает нечто ужасное.

Ходил слушок еще со времени его первого межзонального турнира в Портороже в 1958 году, что он антисемит, но в частных беседах Бобби это категорически отрицал, когда играл в Натанье, Израиль, в 1968 году. Один из ближайших друзей Бобби Энтони Сэйди говорил, что никогда не слышал антисемитских высказываний от Бобби до определенного момента после матча 1972 года.

Во время матча Бобби не позволил себе ни единого антисемитского или антиамериканского высказывания; напротив, он казался высокопатриотичным, и среди его друзей, юристов и коллег было много евреев. Но Вилфрид Шид, американский новеллист и эссеист, написал заметку еще до окончания матча, которую впоследствии многие сочли пророческой. В книжном обозрении «Нью-Йорк Таймс», посвященном книге Эзры Паунда, Шид сравнил Бобби с Паундом, получившим печальную известность за свои антисемитские и антиамериканские взгляды, и осужденный правительством США по обвинению в предательстве за его фашистские передачи. Шид писал: «Относительно Эзры Паунда, равно как и Бобби Фишера, хорошего можно сказать только одно — коллеги ими восхищаются. Но всем остальным восхищаться нет оснований».

К началу церемонии открытия в исландском Национальном Театре субботним вечером 1 июля, менее чем за двадцать четыре часа до начала первой партии, журналисты и зрители резервировали обратные билеты, утратив надежды на появление Фишера. Бобби перебрался из Йельского клуба в большой — в тюдоровском стиле — дом Энтони Сэйди, который жил со своими родителями в Дугластоне, Куинс. Как рассказывал впоследствии Сэйди, дом осадили представители прессы. Фишера бомбардировали телефонными звонками и телеграммами, фотографы и журналисты вели за домом постоянное наблюдение в надежде просто увидеть его. Заголовки с фамилией Фишера оккупировали первые полосы газет всего мира, делая «второстепенными» новости, касающиеся выдвижения кандидатов в президенты США в 1972 году.