Фрэнк Брейди - Конец игры. Биография Роберта Фишера

Когда книжная «охота» заканчивалась, он возвращался в Южную Пасадену ранним вечером для занятий в гимнастическом зале, затем сорок пять минут плавания, сауна. Ближе к ночи он был дома на Мокингбёрд-лейн, где погружался в мир чтения и работы над шахматами: наступал мир и покой . Если его не посещал никто из друзей, он редко выходил из дома поздним вечером, наслаждаясь безопасностью и комфортом своего жилища.

В его квартире повсюду валялись книги, журналы и одежда, пахло свежими апельсинами: Фишер покупал их, и другие фрукты и овощи целыми сумками. Каждый день он выпивал несколько одно-двух пинтовых кружек морковного сока. На столах и полках лежали дюжины бутылочек с витаминами, примочками, индийскими травяными настоями, таблетками на яде мексиканских гремучих гадюк, экзотическими чаями — все они, как верил Бобби, помогали ему выдерживать правильную, здоровую диету, — и излечивать от болезней, которые время от времени его поражали. Зачастую он брал с собой в ресторан переносную соковыжималку, заказывал завтрак и просил, чтобы ему принесли пустой бокал. Затем распечатывал упаковку с полудюжиной апельсинов, которые самолично выжимал на столе под смущенно-недоуменными взглядами официантов и посетителей ресторана. Он стал набирать вес, у него наросла мускулатура — он находился в отличной физической форме.

Бобби накопил сотни шахматных журналов на пяти или шести языках, всевозможных шахматных книг, большинство из которых ему прислала мать. Живущая в Йене (Восточная Германия) за «Железным занавесом», где она завершала свое медицинское образование, Регина могла покупать последнюю советскую шахматную литературу совсем за недорого, и она регулярно отправляла ее почтой своему сыну, иногда делая покупки наудачу, иногда по его заказу. Ему даже пришлось ее попросить больше этого не делать, — ему попросту негде стало хранить эту литературу.

Глубокой ночью он переигрывал партии из разных турниров: от Латвии до Англии, и от Югославии до Болгарии — он присвистывал и вскрикивал, анализируя ходы. Он так громко восклицал «Да!», «Абсурд!», «Этот конь!» или «Всегда ладью на эту горизонталь!», что его голос слышался на спокойной улице за окном. Вскрики Бобби иногда пугали случайных прохожих, несколько раз на него жаловались соседи.

К концу 1970-х Бобби не сыграл ни одной турнирной партии после Рейкьявика. Он продолжал работать над шахматами, но больше времени посвящал размышлениям над религиозными вопросами. Как-то раз его заметили на парковке с пачкой антисемитских листовок, в которых провозглашалось превосходство арийской расы. Он не только раздавал листовки прохожим, но и помещал их на ветровых стеклах автомобилей под «дворники». Постепенно его сбережения таяли, а кроме роялти, поступавших два раза в год за книги «Бобби Фишер учит шахматам» и «Мои 60 памятных партий», приносивших ему 6.000 долларов в год, других доходов он не имел.

То ли по собственному желанию, то ли по необходимости, Бобби выехал из дома Мокароу и обосновался в Лос-Анджелесе, в маленькой, неопрятной, темной и недорогой комнате на Орандж-авеню, в одном квартале от Уилшир-бульвара. Но в скором времени арендная плата стала слишком тяжелым бременем для Бобби. Он написал матери, которая жила в Никарагуа, где лечила pro bono местных бедняков, с просьбой о помощи. Она немедленно попросила его сестру Джоан посылать ее ежемесячный чек Социальной помощи Бобби для оплаты арендной платы. Джоан собирала чеки Регины, а затем помещала деньга в банк, чтобы у матери накапливались сбережения к моменту ее возвращения в США. Бобби получал и расходовал эти деньга в течение многих лет.

Его проживание на Орандж-авеню не стало постоянным, он начал арендовать жилье в бедных кварталах Лос-Анджелеса рядом с МакАртур-парк, снимая комнаты в домах, которые можно назвать ночлежками, иногда на одну ночь или неделю.

В скором времени его — непричесанного, физически несобранного — уже было не отличить от остальных опустившихся обитателей этих районов. Его десять 400-долларовых костюмов хранились на каком-то складе, но он, как-будто, и думать бросил о том, чтобы прилично одеваться. Он перестал работать регулярно, отрастил брюшко, одевался во что попало, редко брил бороду или делал прическу у парикмахера, у него даже выпали пломбы из зубов.

Это последнее обстоятельство было так раздуто за многие годы прессой, что вошло в книгу «Бобби Фишер — городские легенды», в качестве доказательства его «сумасшествия». Где-то как цитата приводились якобы его слова о том, что он удалил пломбы из-за опасения, как бы советские не повредили ему мозг, посылая вредоносные радиосигналы через металл в его зубах — и едва ли не в каждой книге о Бобби или биографической справке с тех пор упоминается эта выдумка. Либо цитата была выдумана или запомнилась неверно, или Бобби издевался над журналистом, который записал всё это. Правда состояла в том, что он удалил пломбы по причине, как он полагал, разумной заботы о своем здоровье. Он сочувствовал Этель Коллинз, поскольку она страдала от хронических проблем с деснами.

Бобби верил, что вставные зубы и металлические пломбы (особенно серебряные) вредили периодонтальному здоровью, поскольку раздражали десны. Он был также убежден, что ртуть, содержавшаяся в большинстве пломб, оказывала токсический эффект на его тело.

Поэтому Бобби попросил дантиста удалить все пломбы в блиц-режиме (процедура заняла несколько минут), и он рекомендовал Этель сделать то же самое. Он признавался, что есть без пломб «неудобно», но это лучше, чем потерять все зубы, а именно так — считал Бобби — произойдет, если пломбы сохранить.

Через много лет в Исландии он сказал своему близкому другу Гардару Сверриссону, что история о «радиосигналах» через пломбы была выдумкой: причина, по которой он их удалил, заключалась в том, что пломбы создавали проблем больше, чем решали.

Но плохо было то, что зубы без пломб теряли поддержку и стали более хрупкими. Они легче портились, и начали постепенно разрушаться. Со временем он потерял много зубов. Поскольку он больше не верил в визиты к дантистам (да и не мог их себе позволить), в коронки, импланты или вставные зубы, его плохие и недостающие зубы еще более делали его похожим на бродягу.

Несмотря на сердечное общение с Коллинзами и его попытку обратить их в свою веру относительно теории заговоров, он глубоко ранил Джека Коллинза, отказавшись написать предисловие к его книге «Мои семь шахматных вундеркиндов» (1974). Джек сказал ему, что если тот просто напишет коротенькое предисловие, то он сумеет получить солидный аванс у издателя. Коллинзу нужны были деньги, — он не бедствовал, но ему постоянно их не хватало, поскольку жить приходилось на зарплату Этель, работавшей сиделкой на неполной ставке. Свою просьбу он выразил в сердечной форме без просительных ноток, но Бобби в своей безжалостной манере ему даже не ответил. Пришлось Ломбарди его замещать.