Анатолий Марченко - Мы здесь живем. Том 2

Часа за два до отправления поезда меня вновь отвели к полковнику милиции. Зачитали постановление, подписанное генералом милиции, что меня повезут в Чуну в сопровождении работников милиции. Было объявлено, что мне нельзя выходить даже из купе в коридор, а в туалет ходить только в сопровождении, под конвоем. За продуктами будут бегать в вагон-ресторан и на вокзалы на остановках сопровождающие. И велено сидеть тихо и смирно: сотрудники милиции вооружены.

— И вещи не дадите взять?

— Приедете на место, сообщите, и вам пришлют.

— Дайте мне позвонить по телефону друзьям — они разыскивают меня и волнуются!

— Приедете на место и позвоните, — отвечал полковник.

— Вы трус, как и вся власть ваша, — не выдержал я.

— Давай-давай, — спокойно, с чувством своего физического превосходства и с иронией сказал, как пропел, полковник с ромбиком на кителе, поди, выпускник академии МВД — юрист.

К поезду меня повели хитро — до объявления посадки, когда вагон был еще совершенно пустым.

Двое молодых и здоровенных сержантов милиции вели меня к вагону, вежливо, но крепко держа за руки с обеих сторон. Еще один шел впереди и двое сзади. И несколько человек в штатском. Вот такой компанией мы и ввалились в вагон. Меня провели в самый конец вагона и завели в самое последнее купе. Вагон был не купейный, а плацкартный. Мое купе было завешено от глаз остальных пассажиров одеялом. Там уже сидели двое: один в штатском и второй в офицерской форме танковых войск. Из всей компании, пришедшей вместе со мной, в купе вошли только два милиционера. Вот впятером мы и поехали из Москвы. Милиционеры мои весело болтали с двумя, что находились в купе ранее нас, и не скрывали от меня, что они знакомы. Эти четыре человека — моя охрана. Билеты всем за казенный счет.

Меня и сейчас поражает трусость власти. Столько средств и людских сил, огромный механизм огромного государства направлен на подчинение или хотя бы на сдерживание одной личности — маленького человека, песчинки в пустыне.

К милиционерам пришли их молодые жены или невесты. Видно, отъезд в командировку им всем был неожиданно объявлен. Они шутили и весело переговаривались, и, если бы не форма МВД на двоих, я бы и то посчитал их за обычную публику. Их не смущал произвол власти, орудием которой они были. И мне представилось отчетливо, что советский человек вот так же, пошучивая и похохатывая, между делом расстреляет и прикончит любого по приказу властей.

Нет, думал я, наблюдая, переживая и осмысливая происходящее со мной в последние годы, 1937 год и все ужасы — это не наше прошлое, а наша действительность сегодняшнего дня. Пока она проявляется в малом, но нет сдерживающей пружины, и мы всегда, в любой момент можем втихомолку, по-домашнему, по-семейному, оказаться в новой бойне.

Мне отвели среднюю полку, и я там лежал в ожидании отправления. Почти вагонзак — только окно не в решетке и открыто. Я могу смотреть в него сколько угодно.

Я ждал отправления, ожидая, как еще раз (и кто знает, может, последний раз в своей жизни!) проеду знакомые до мелочей подмосковные места. Ведь поедем через Александров.

И вот тронулись. Замелькали платформы подмосковных городков, поселков и сел, где останавливаются на минуту александровские и загорские электрички. Вот промелькнули Мытищи — родина моего шефа, печника Саньки с Красного Берега. Пошли леса, перелески, проплыли купола и шпили соборов Загорска. Скоро Александров, а за ним уже незнакомые места. За окном темнеет. Часа через четыре остановка в Ярославле. Под Ярославлем был обход ревизора, проверка билетов. Зашел он и к нам вместе с проводником. Мои сторожа ему что-то показывали — не то билеты, не то документы какие-то. Я не слышал большей части их короткого разговора, но отчетливо уловил удивленный вопрос контролера — пожилого железнодорожника в форме. Он посмотрел на «офицера-танкиста» и спросил: «А почему танкист?» Все засмеялись в купе, а «танкист» весело и довольно ответил: «Потребуется — завтра буду летчиком!» И опять смех. Ко мне ревизор не обращался, мы с ним молча обменялись взглядами. Но в его взгляде я ничего не увидел — пустые глаза.

Ночью где-то сошел «танкист», и когда я утром на рассвете проснулся, то двое моих охранников спали — один на верхней полке, второй на нижней. Третий же — милиционер — бодрствовал на посту, сидя на нижней полке напротив меня.

Днем исчез с концами и тип в штатском, и мы поехали дальше втроем.

Видно, в вагоне ходил слух о нашем купе. Да и как ему не пойти, когда меня в туалет впервые повели четыре лба в различных формах. Это было где-то у Ярославля. Пассажиры готовились ко сну, и в туалет была очередь. Я, не видя этой очереди из своего завешенного и охраняемого угла, изъявил желание выйти в туалет. Меня вывели без всяких разговоров: милиционер с танкистом впереди меня, а позади милиционер с типом в штатском. Меня провели мимо очереди, и дурак-милиционер стал вертеть ручку двери и стучать, чтобы находящийся там человек поторопился. Дисциплинированные и вышколенные советские люди в лице очереди из пассажиров молчали. Мне было неловко, я считал себя виновником их унижения. Я готов был повернуть назад, но дверь туалета открылась и в двери показалась физиономия возмущенного интеллигента. Он гневно возмущался «хамством» в неопределенный адрес. Увидев первого милиционера и, по-видимому, еще не сообразив, что это именно он и торопил его, он продолжал возмущаться, стоя в дверях туалета. Но блюститель его укротил при молчании толпы:

— Идите на свое место и там возмущайтесь!

— Быстрей, быстрей, — поторопил его и танкист.

И гнева на лице как не бывало. Покорно и тихо он прошмыгнул между очередью и нами, стоящими вдоль противоположных стен вагона.

Танкист сдуру, не остыв от наслаждения властью, велел мне не закрывать дверь, а оставить ее чуть приоткрытой.

— Когда с женой поедешь в отпуск — вот за ней так будешь следить! — и я хотел закрыть дверь.

Но танкист успел всунуть через порог ногу и решил не давать мне закрыться.

— Болван, убери, или отдавлю! — и я шире открыл на себя дверь, давая понять, что сейчас покалечу ему ногу.

Дверь узкая, в проходе тесно, все это создавало хаос. Милиционер ладонью налег на дверь через голову «танкиста», намереваясь помешать мне хлопнуть ею.

Но все быстро изменилось: тип в штатском протиснулся к двери, быстро сказал что-то на ухо «танкисту», и тот сразу убрал ногу и вышел в тамбур.

— Закрывайтесь! — сказано было мне.

Милиционер убрал свою лапу с двери, и я закрылся. Толпа любопытствовала и молчала.

«В тамбуре, поди, открыли дверь на улицу и следят за окном туалета — не выломаю ли я его», — думал я.

В последующие разы я ходил в туалет спокойно. И когда при мне остались лишь одни милиционеры, я шел между ними. Один оставался в коридоре, а другой в тамбуре.