Лариса Богораз - Мы здесь живем. Том 3

Возможности торгово-экономических отношений с СССР (и со всем соцлагерем) привлекают многих деятелей Запада: соцлагерь — громадный, далекий от насыщения рынок — может стать стимулом для оживления хозяйства, и непрактично пренебречь этим в период спада. Соображение, на наш взгляд, недальновидное, не учитывающее важных особенностей советской экономики: ее хаотичности и безалаберности, произвольного характера ценообразования и зарплаты — и поэтому повышенной конкурентоспособности, и т. д.

Но мы не беремся здесь обсуждать экономические выгоды или невыгоды сотрудничества с СССР для Запада. Нас интересуют другие аспекты контактов, и не только экономических.

Программа разрядки предусматривает контакты Востока и Запада в области науки, культуры, контакты между людьми, обмен идеями и информацией. Обещания обмениваться идеями и информацией буквально вырваны Западом у советского правительства — и к этим обещаниям сводятся почти все «уступки» со стороны социалистического лагеря.

Обмен идеями подразумевает, что мы должны допустить у себя свободное функционирование разнообразной немарксистской идеологии, согласиться на конкуренцию в этой области, но для того, чтобы в идеологической борьбе победила «самая передовая», «самая научная» коммунистическая идеология — победила хотя бы в собственных вотчинах, — необходимо, чтобы она была единственной. Лучше всего было бы, чтобы даже идеи естественных наук не пересекали границу, а только бы их практические результаты; ведь неизвестно, к какому нестандартному мышлению могут привести бредни этих физиков-механиков. Но говорят, что без развития науки не построишь бомбу и не полетишь в космос. Так вот поневоле пришлось снять запрет с теории относительности, кибернетики, генетики — этих «буржуазных лженаук», «мракобесных идеалистических теорий» (заодно пришлось выпустить из лагерей физиков и генетиков — тех, какие уцелели). Но уж если с наукой ничего не поделаешь и приходится согласиться, чтобы там у них было дважды два четыре, то в области идеологии дважды два должно быть ровно столько, сколько приказывает сегодняшнее начальство. Сама эта идея — «дважды два — сколько прикажет ЦК» — не экспортируется, зато можно экспортировать метод ее получения; но этот экспорт достигается не гуманитарными контактами.

Еще более нежелателен для Советского Союза обмен информацией, «широкое распространение всех форм информации» («Заключительный акт»). Леонид Ильич Брежнев, во избежание недоразумений, высказал на Совещании в Хельсинки свое отношение к этому делу: «Не секрет, что средства информации могут служить целям мира и доверия, а могут разносить по свету отраву розни между странами и народами», — умолчав при этом, кто будет определять кондиционность информации и по каким критериям; и каковы будут последствия — для информации, не подошедшей под мерку, и для информаторов. Впрочем, последствия советские люди легко могут рассчитать: Валентин Мороз («Репортаж из заповедника имени Берия») — 6 лет тюрьмы плюс 3 года лагеря плюс 5 лет ссылки; Владимир Буковский (информация о психбольницах) — 7 лет заключения плюс 5 лет ссылки; Габриэль Суперфин (обвинялся в передаче «Дневников» Э. Кузнецова и в участии в «Хронике») — 5 лет заключения плюс 2 года ссылки и т. д. Это — информация с Востока на Запад. Рогатки на обратном направлении носят менее личностный характер: таможенные запреты, радиоглушилки, дипломатические представления и соглашения, опирающиеся на… разрядку. Не может же, на самом деле, советская власть допустить, чтобы ее подданные узнали о закупках зерна в Америке (пусть верят, что русский Иван весь мир кормит, — и верят!) — эта информация «разносит по свету отраву розни»… Так было — так будет, какие бы обещания ни давал на этот счет очередной наш вождь.

Еще легче, чем отбор и контроль идей и информации, осуществлять отбор и контроль людей. Ничего нет проще, чем отказать в выездной визе даже крупному советскому ученому (артисту, писателю) с сомнительной «идеологической» репутацией, — вместо него на международную конференцию поедет «искусствовед в штатском». С Запада к нам — милости просим «всех людей с открытым сердцем, с добрыми и чистыми намерениями, соблюдающих законы, традиции и обычаи дома, в котором они гостят» (выступление Тодора Живкова на Совещании в Хельсинки). Если вы не уважаете нашу традицию держать инакомыслящих в сумасшедшем доме, наш национальный обычай сажать в тюрьму критиков режима, наш закон о цензуре литературы, тогда, будь вы хоть Нобелевский лауреат, стремящийся на неофициальный научный симпозиум, хоть известный психиатр, движимый профессиональным долгом, — вы нежеланный визитер. Приезжайте к нам посетить Большой театр, осмотреть новый Ташкент, поразиться экзотике модернового Академгородка в тайге, оставить свои избыточные доллары в магазине «Березка». Докладывайте на конференциях, выступайте на семинарах, проводите беседы — в предложенных вам официальных рамках; если вы вздумаете сунуться не туда, сказать не то — в лучшем случае вас (как сенатора Кеннеди на студенческом собрании в МГУ) объявят внезапно заболевшим.

Самое выдающееся и самое перспективное достижение советской политики контактов состоит во внедрении самоконтроля и самоцензуры в поведение западных деятелей культуры и науки, а тем более западных журналистов и политиков. Андрей Амальрик выразительно рассказал о советизации журналистов свободного Запада («Иностранные корреспонденты в Москве»). В большей или меньшей степени то же самое происходит почти с каждым, кто вступает в контакт с советской идеологической системой, — будь то человек, сообщество, государство. Стремление к контактам постепенно начинает диктовать вам линию поведения, причем не только в момент контакта, но заранее, авансом. Если вы хотите получить въездную визу — заранее побеспокойтесь о чистоте своей репутации. И юный аспирант не публикует у себя дома свою магистерскую диссертацию, косвенно касающуюся теневых сторон Советского Союза, — он рассчитывает учиться в Москве по соглашению об обмене в области образования. Известный писатель воздерживается от резких высказываний в связи с вторжением в Чехословакию ради возможности приезжать в СССР [13].

Финские издательства не публикуют «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына; эта книга снимается с продажи в помещении ООН. Президент США отказывается принять гостя страны, Нобелевского лауреата Солженицына, — как бы не обидеть советское правительство [14]. Чем не советское поведение, чем не советская психология? Ну, а если завтра СССР выскажет категорическое неудовольствие сенатором Джексоном, профсоюзным лидером Мини — не постигнет ли их, при развитии разрядки в том же направлении, участь Сахарова или Солженицына? Сегодня это предположение кажется чудовищной гиперболой. Но вспомним: