Мартен Фуркад - Моя мечта о золоте и снеге

Все же я позвонил отцу, чтобы он за нами приехал. На наше счастье, первым, что он увидел, были обломки машины, намотанные на дерево. Он был так напуган тем, что могло с нами случиться, что почти не ругался. Но на следующей день мы получили от родителей хорошую взбучку. К тому же нас заставили оплатить стоимость нашей грандиозной глупости. Тибо проработал все лето без зарплаты, чтобы возместить ущерб родителям. Со мной его отец обошелся более милосердно, он удерживал только часть моего жалованья… В наказание нас с Тибо разлучили: один работал по утрам, другой после обеда, а разрешения на походы по вечеринкам были сильно урезаны.

Так прошло лето, с небольшим перерывом на сборы в Севеннах. Меня хорошо приняли, и я без труда нашел себе место в команде. Мы быстро сблизились с Жаном-Гийомом Беатриксом, а также с Мари-Лор Брюне, которая, как и я, приехала из Фон-Ромё.

В сентябре, после переезда в Виллар-де-Ланс, мне было немного сложнее влиться в коллектив. В интернате мы жили в одной комнате с тремя горнолыжниками, и, по счастью, отношения были хорошие. Выходные я проводил в семье Шанталь и Бруно Дюссеров, которые еще раньше приютили Симона, до того как он снял отдельное жилье. Я учился в одном классе с их дочерью Марин. Шанталь тоже родом из Пиренеев, а Бруно руководит подразделением беговых лыж в компании Rossignol. Нужно ли говорить, что мы принадлежали к одному миру… В остальном я был таким же юным спортсменом, как и другие. Тренировок становилось все больше, я хорошо прогрессировал. Ничто не предвещало, что я снова окажусь перед лицом смерти, второй раз за несколько недель.

В октябре мы поехали на сборы в Альп-д-Юэз, чтобы тренироваться на первом снеге. Тьерри Дюссер запланировал стрелковую тренировку, но из-за плохой погоды ее перенесли в зал, где чуть не случилась катастрофа.

Мы должны были отработать движения при стрельбе, но без патронов. Это называется «холостой тренаж». Задача тренировок – довести все до автоматизма. Заряжаем винтовку с закрытыми глазами, неустанно повторяем движения, чтобы на соревнованиях делать их без малейшего колебания. Помню, как Тьерри говорил: «Представьте, что вы на первой гонке сезона, это отборочные соревнования на Кубок Европы. Вы приходите на огневой рубеж, дышите, принимаете изготовку, вставляете обойму и, когда вы готовы, стреляете». Мы выстроились в три ряда перед зеркальной стеной, чтобы хорошо видеть все движения. Я был в первом ряду. За мной, немного слева, стояла девушка из нашей группы. По сигналу Тьерри мы взяли винтовки, вставили обоймы, прицелились и выстрелили перед своими отражениями в зеркале. Обычно мы должны были слышать только звук холостого выстрела. Сухой «клик». Мне это показалось дурной шуткой, когда я услышал «БАХ». Но, подняв глаза, я увидел перед собой разбитое зеркало. Немного выше отражения моей головы…

Я тут же подумал, что сам сделал глупость, забыв патрон в обойме. Мне уже приходилось допускать такую ошибку. Первая вещь, которой учат в биатлоне, – это техника безопасности при обращении с огнестрельным оружием. Когда после окончания тренировки ты вынимаешь обойму, необходимо убедиться, что внутри не осталось ни одного патрона. Очень быстро это становится рефлексом, и тренеры добивались от нас такого автоматизма. Я думал, мои рефлексы дали сбой. Но когда я открыл затвор, там не было гильзы. Значит, выстрел был не из моей винтовки. Я обернулся. Девушка за мной как раз проверяла свое оружие. Я помню это, как замедленную сцену фильма. Гильза, которая падает на пол и отскакивает… Она забыла вынуть патроны, когда мы уходили с открытого стрельбища, не заметила, что стреляет из заряженного оружия, и пуля 0.22 калибра прошла в нескольких сантиметрах от моей головы.

Не считая инцидента с заряженной винтовкой, который я запомнил на всю жизнь, год прошел очень хорошо. Спортивные результаты превзошли все мои ожидания. Я начал завоевывать титулы в биатлоне, а также вошел в пятерку сильнейших по беговым лыжам во Франции и отобрался на чемпионат Европы в Австрии. В лицее все было сложнее. Думаю, мне плохо подходила система интерната, и если бы не мои товарищи по комнате, мне было бы сложно пережить этот год. Другие биатлонисты моего возраста учились по системе экстерната, то есть возвращались домой, к родителям, братьям и сестрам, друзьям детства… Мне тоже хотелось жить так, как они.

В плане учебы я работал недостаточно усердно. С приходом весны жизнь начала портиться. Биатлонный сезон закончился, впереди долгий период тренировок, почти восемь месяцев до первых соревнований. Все больше стало не хватать друзей и моей девушки из Фон-Ромё. Я вспоминал чудесное прошлое лето на берегу озера… Все это привело меня в уныние. Мне стало казаться, что я напрасно трачу свою юность.

В спортивной группе возникли сложности. Тьерри уже планировал будущий сезон, в то время как мы хотели немного сбросить напряжение. Быть может, меня странным образом напугал титул чемпиона мира среди юниоров, который завоевал Симон. Я знал, сколько работы и жертв потребовал от него этот титул, и если я все-таки мечтал стать таким, как он, то пока не был готов столько же вкладывать.

Майские праздники позволили мне вернуться домой, обрести друзей и мою прежнюю жизнь. Вместо того, чтобы поднять настроение, эта поездка убедила меня, что я сделал ложный шаг, уехав в Виллар, так далеко от дома. Мне захотелось снова стать обычным подростком, не ставить больших целей и спокойно жить в окружении друзей. Работать на водной базе, получить права на управление катером. Я не был согласен на жертвы, которые нужны, чтобы подойти к осенним сборам в хорошей форме. Я хотел летние каникулы, как раньше! Но, зная требования моего спорта, я понимал, что два месяца безделья несовместимы с теми высокими целями, которые я себе ставил. Существовал разрыв между тем, кем я хотел стать, и тем, что я готов был для этого отдать.

Я открылся Жан-Гийому и еще нескольким товарищам в группе, моим друзьям в Пиренеях, а также родителям. Сложнее было сказать об этом Симону.

Я боялся его разочаровать. С детских лет мы еще никогда не виделись так часто, как в то время, когда я приехал к нему в Альпы. Как будто личные проекты в биатлоне стали нашим общим делом. Страсть к биатлону нас сблизила, и, хотя у каждого были свои друзья и свои цели, я проводил у него в Вилларе очень много времени. По выходным я жил в своей «приемной» семье после недели, проведенной в интернате, но регулярно навещал Симона. Никогда за всю жизнь мы не были так близки. Думаю, он тоже гордился, что в лыжном мире заговорили о «братьях Фуркадах».

Он был тронут, когда я признался ему, что бросаю биатлон и возвращаюсь домой. Однако он не пытался меня переубедить, вероятно, потому, что с некоторого момента чувствовал мое настроение. Весенняя депрессия – довольно частое явление в мире лыжного спорта. Полгода без снега, полгода одиноких тренировок, когда ты знаешь, что должен тяжело работать, чтобы получить первые плоды своих усилий только в декабре, и то, если все пойдет хорошо… Такое положение вещей обескураживает многих, и Симон тоже проходил через это. Что до меня, то в 16 лет я не мог стиснуть зубы и пережить эти шесть месяцев.