Олег Лекманов - Венедикт Ерофеев: посторонний

Радиопрограмма «Говорит Владимир».

Ерофеев В. Записные книжки 1960-х годов. С. 163.

«Я помню, как он стирал эту рубашку, — приводит Борис Сорокин другие подробности владимирского быта Ерофеева. — Он ее стирал по частям. Сначала он стирал воротник, потом стирал рукава… Я ему: „Веня, но почему же не всю?“ — „Да нет, не надо…“ И можно представить, что это за рубашка и какая она была белоснежная. Но почему-то это, да, производило такое впечатление. Так же говорила Любчикова, что на нем была всегда белая и чистая рубашка… Не знаю, не знаю, каким образом она сохранялась во всех поездках… Нет, у него, конечно, были некие запасы. Кроме тапочек, про которые я говорил, у него под кроватью стояли ботинки. А ботинки тогдашние… Я всегда носил ботинки за 10 рублей. А эти были за 20 с чем-то. Некоторый шик. Но он надевал их, видимо, очень редко».

Этот мемуар основан на «Летописи жизни и творчества Венедикта Ерофеева» (С. 40–41) и наших разговорах с Борисом Сорокиным, в которых он внес в текст из «Летописи» некоторые поправки и дополнения.

«Для меня это было как взрыв. Я абсолютно изменился. И моя жизнь изменилась на 180 градусов», — рассказывает Борис Сорокин в интервью Евгению Викулову (радиопрограмма «Говорит Владимир»).

Александр Кравецкий вспоминает об Игоре Авдиеве так: «Этот заводной двухметровый человек с огромной бородой страшно пугал моих дочерей, церемонно обращаясь к ним, как к маленьким леди. Сейчас его имя в основном встречается в комментариях к „Петушкам“. А вот о чем совсем не вспоминают, так это о составленной Игорем книге „Всенощное бдение. Литургия“, выпущенной в 1982 году. Тогда это была единственная доступная книга про устройство богослужения. 60 тысяч экземпляров тиража разлетелись мгновенно. Книгу переснимали при помощи фотоаппарата, печатали на ксероксе (у меня она была в ксерокопии), репринт сделали на Западе, а с началом перестройки эта книга была переиздана бессчетное число раз. При этом об авторстве Игоря никто не знал».

«Вадик Тихонов был хулиган, — рассказывает о нем Сорокин. — Мы учились в одной школе, и он однажды директрису шлепнул по заду и что-то еще добавил такое».

Вадим Тихонов: «Я — отблеск Венедикта Ерофеева».

Там же. «Я написала ему стишок — я его уже забыла совершенно. Помню, что в содержании было, что он колосс на глиняных ногах. Что-то такое», — вспоминает о Ерофееве Ирина Дмитренко.

Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. С. 505.

Упоминается в поэме «Москва — Петушки», глава «Орехово-Зуево — Крутое».

Про Веничку. С. 152.

Слава Лён рассказывает о Венедикте Ерофееве. URL: https://www.youtube.com/watch?v=9xQaMcMZEUY.

Ерофеев В. Записные книжки. Книга вторая. С. 184.

Седакова О. Венедикт Ерофеев — человек страстей. Характерную историю о Тихонове времен его работы на московском Новодевичьем кладбище вспоминает Ольга Савенкова (Азарх): «Много-много лет тому назад мой друг Вадя Тихонов, будучи сам родом из Владимира, не мог никак устроиться на работу в Москве. Он попросил меня взять у себя на работе справку о совместительстве. Была тогда такая практика. Я взяла, но дело не в этом. Справка была мне выдана для работы по совместительству могильщиком на Новодевичьем кладбище. Работал, естественно, Вадя. А когда я уезжала в Крым, Вадя принес мне на вокзал огромный букет цветов, стыдливо лепеча: „Не думай, не с могилок“. Да кто ж ему поверил».

Ерофеев В. Записные книжки 1960-х годов. С. 33.

Вадим Тихонов: «Я — отблеск Венедикта Ерофеева».

Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. С. 583.

Там же. С. 598.

Про Веничку. С. 101.

Фрейдкин М. Каша из топора. С. 305.

Ольга Савенкова (Азарх) сравнивает Тихонова с другим бесом из воландовской свиты: «Вадя явно был Бегемотом». О том, как Ерофеев с друзьями однажды посетил семинар лингвиста и фольклориста Никиты Ильича Толстого вспоминает Ольга Седакова: «Вероятно, это был 1972 год. И, вероятно, весна. На семинаре Н. И. Толстого по славянским древностям я делала доклад о погребальном обряде (это была тема моего диплома). Совсем в конце моей речи дверь аудитории открылась — и вошла страннейшая группа людей. Двухметровый черный, как смоль, Игорь Авдиев. Рядом — маленький горбатый В. Цедринский. Любимый первенец Тихонов. Еще кто-то не совсем форматный. Веничка с плетеной авоськой (пластиковых пакетов тогда не знали), в которой звенели две-три бутылки портвейна и батон за 13 копеек. Никиту Ильича это ничуть не смутило. Он приветливо пригласил их сесть и сказал мне: „Ну, Оля, теперь для вновь пришедших расскажите все с самого начала, хотя бы вкратце“. Н. И. Толстому нравились „Петушки“. Потом я привела Веничку к нему в гости, и Н. И. достал для дорогого гостя семейную посуду с гербом (нечасто он ее доставал!)».

Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. С. 544.

Фрейдкин М. Каша из топора. С. 305.

Реакция Бориса Сорокина на этот рассказ о Ерофееве такова: «По-моему, это чушь совершенная про клуб самоубийц. У него был клуб женщин, но это никакие не самоубийцы. Они все назывались по цвету: Оранжевая, Серая, Зеленая, Белая, Розовая… Зимакова была Черная, она всегда ходила в черном…» Процитируем также фрагмент из мемуаров Игоря Авдиева, в котором речь явно идет о Пеньковском: «Один преподаватель как-то остановил меня и спросил: „Вы, кажется, знакомы с Ерофеевым?“ Сознаться значило стать изгоем и изгнанным из института. Я сказал: „Знаком“. Он, улыбаясь: „А вам не страшно? Ведь Ерофеев поставил себе в жизни цель: привести к самоубийству сто человек?!“ — „Почему сто?“ — глупо удивился я». Анна Авдиева, вдова Игоря Авдиева, рассказала нам: «Насчет клуба самоубийц — Игорь об этом говорил. Сам он, как я понимаю, в момент знакомства с Ерофеевым был молодым человеком с раздраем в голове и, возможно, находился в том периоде свой жизни, который у некоторых сопровождается мыслями о самоубийстве. Собственно, он об этом мне так и рассказывал. Что когда ехал в поезде-электричке, бес ему нашептывал, что — отличный выход, шагнуть на ходу. Возможно, Игорь свои мысли и чувства поведал Вене, на что тот ему сказал (наверное) что-то вроде „э-э-э… дурак“ и дал почитать Евангелие. Это факт — и Игорь не раз это вспоминал, что, наоборот, Веня его спас от шага в пустоту. Этот эпизод он рассказывал как раз в опровержение слухов о „клубе самоубийц“. И возможно, это было одной из причин, почему он так обожал Веню».