Джеймс Коми - Высшая степень преданности. Правда, ложь и руководство

Когда мы повернулись, чтобы выйти к камерам, президент остановил нас. С серьёзным выражением лица Обама повернулся ко мне и сказал: «Джим, есть одна вещь, о которой я забыл с тобой поговорить».

Пока я пребывал в замешательстве, президент кивнул в сторону Мюллера: «Боб давным-давно взял на себя обязательство передо мной, и мне нужно, чтобы бы соблюдал его». Что бы это могло быть? Президент заверил меня в моей независимости. Теперь меня просили о тайных гарантиях?

Президент выждал паузу, чтобы продемонстрировать серьёзность момента. Затем он продолжил: «Боб всегда разрешал мне пользоваться спортзалом ФБР, чтобы поиграть в баскетбол, и мне нужно, чтобы ты пообещал продолжить это».

Я рассмеялся: «Конечно, господин Президент. В некотором смысле, это ваш спортзал».

Хотя я люблю баскетбол, я знал, что никогда не присоединюсь к нему в спортзале ФБР. Я также люблю гольф, но знал, что мы никогда не будем играть вместе. Директора ФБР не могут так вести себя с президентами. Всем известно, почему. Или, по крайней мере, я так полагал.

Уйдя из Министерства юстиции Буша в августе 2005 года, я работал в частном секторе. С приближавшимися к колледжу с примерно двухлетними интервалами пятью детьми и пятнадцатью годами правительственной зарплаты, которая не совсем была подходящей для того, чтобы делать сбережения, пришло время подкопить денег. Я пять лет проработал в качестве старшего юриста — главного юрисконсульта — у военного подрядчика «Локхид-Мартин», а затем три года в инвестиционной фирме «Бриджуотер ассошиэйтс» в Коннектикуте. В начале 2013 года я покинул «Бриджуотер» и пришёл работать на Юридический факультет Колумбийского университета в качестве научного сотрудника, сфокусированного на национальной безопасности, потому что всегда считал преподавание глубоко полезным.

В марте того года генеральный прокурор Эрик Холдер, как гром среди ясного неба, позвонил, чтобы спросить, не желаю ли я пройти собеседование на должность директора ФБР. Он не гарантировал мне эту должность, но сказал, что не звонил бы лично, если бы меня не рассматривали очень серьёзно.

Я был удивлён. Возможно, из-за того, что я настолько зачерствел в отношении партийной преданности в Вашингтоне, округ Колумбия, что мне было сложно поверить, что демократ выберет на столь важный пост кого-то, кто был политическим назначенцем его республиканского предшественника. Я также был зарегистрирован, как финансовый жертвователь политических оппонентов Президента Обамы.

Я с прохладой отнёсся к этой идее. Это было бы слишком для моей семьи. Я не сказал ему, почему так ответил, но Патрис была в аспирантуре, и работала советником в клинике неотложной психиатрической помощи в Бриджпорте; один из наших детей был старшеклассником в средней школе; и мы были приёмными родителями с постоянными связями и обязательствами перед бывшими в нашем доме молодыми людьми. Холдер попросил меня подумать. Я ответил, что пересплю с этим, но, скорее всего, ответ будет нет.

Когда я проснулся на следующее утро, Патрис в спальне не было. Я спустился вниз и нашёл её на кухне со своим лэптопом. Она искала продающиеся дома в окрестностях Вашингтона, округ Колумбия.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Я знаю тебя с девятнадцати лет. Ты тот, кто ты есть, это то, что ты любишь. Так что иди туда и делай всё, что можешь.

Затем она сделала паузу и добавила: «Но всё равно они не выберут тебя». Ей нравился Президент Обама, и она голосовала за него, но всё равно считала, что это просто учения. Позже она призналась, что ей просто не хотелось, чтобы я годами ходил с грустным лицом, рассказывая о том, как могло бы всё быть. Она, как и я, сомневалась, что он выберет кого-то, работавшего в администрации Буша.

После предварительных собеседований с его персоналом, я встретился с Президентом Обамой в Овальном кабинете. Он сидел в том же положении, что и всегда Президент Буш — в кресле, спиной к камину, с ближней к дедушкиным часам стороны. Я сел на диван слева от него, на ближнюю к нему подушку. К нам присоединилась советник Белого дома Кэти Руммлер, севшая напротив меня.

Я никогда раньше не встречался с Президентом Обамой, и меня поразили две вещи: насколько более худощавым он оказался наяву, и его способность концентрироваться. Пока мы с Руммлер стояли снаружи Овального кабинета, ожидая начала встречи, я видел, как президент стоял у своего стола, держа телефонную трубку. Кэти сказала, что он беседует с губернатором Оклахомы о пронёсшихся по штату исторических торнадо, убивших две дюжины и ранивших сотни людей. Обама повесил трубку, махнул мне зайти в комнату, коротко рассказал об ужасной трагедии в Оклахоме, а затем перешёл полностью к новой теме — ФБР.

Президент был почти печален, объясняя, почему так серьёзно относился к выбору директора ФБР. «В некотором смысле, оно и Верховный Суд — два самых важных решения в отношении персонала, которые принимает президент, так как я выбираю будущее», — сказал он. — «Ты будешь здесь, когда я уйду». Он сказал, что считает подобное длительное пребывание большой ценностью, и надеется, что если я буду директором, то смогу помогать новому президенту. К примеру, он сказал, что его подталкивали к принятию военных решений, как нового и неопытного президента, и под огромным давлением со стороны военного руководства. Хоть и не сказав этого, казалось, он выражал сожаление, что в то время у него в окружении не было опытного советника, в котором он нуждался. Он считал, что хорошо, что я буду рядом, чтобы помочь будущему, возможно, столь же неопытному лидеру лучше думать при принятии решений, касающихся национальной безопасности.

Мы говорили о естественном противоречии между необходимостью расследовать утечки секретной информации и необходимостью обеспечивать свободу прессы. В тот момент в новостях много говорили о недавних усилиях Министерства юстиции расследовать случаи утечки, и пресса нападала на, как утверждалось, «карательные меры администрации Обамы». Мы не обсуждали конкретные случаи, но я поделился своей точкой зрения, что баланса можно достичь благодаря продуманному руководству; просто было бы неразумно говорить, что следователи никогда не будут запрашивать информацию у журналистов, и было бы преувеличением сказать, что у нас не может быть свободной прессы, если мы станем расследовать утечки. Мы могли одновременно защищать свободу прессы и секретную информацию.

Что больше всего меня удивило — и в тот момент привело к пониманию, что Патрис, скорее всего, ошибалась, что это было пустой тратой времени — так это то, как президент видел работу ФБР. Оказывается, у него было другое представление о директоре ФБР, чем у меня или большинства однопартийцев. Он сказал: «Мне не нужна помощь ФБР в вопросах политики. Мне нужна компетентность и независимость. Мне нужно спать ночью, зная, что это место хорошо управляется, и американский народ защищён». Вопреки моим предположениям, тот факт, что я политически от него не зависел, действительно мог сыграть в мою пользу.