Виталий Помазов - На меня направлен сумрак ночи

Год назад, проезжая по проспекту Гагарина, я поинтересовался, что же теперь на месте Оргснаба? Оказывается, очередной банк.

В августе я поступил на курсы газооператоров, а с 15 октября начался отопительный сезон. График работы – 12 часов в день, 12 часов в ночь, и двое суток свободные. Два котла «Универсал» и три сменщика, которых я почти не вижу. Моя котельная отапливает консерваторию в самом центре города. В двух шагах ходьбы от улицы Ульянова, где живут Павленковы и Пономаревы. В полуподвальном помещении помимо рабочей площадки – бытовка, в которой можно вскипятить чай, а ночью немного подремать. На стене цветная репродукция фотографии уютного немецкого городка.

Здесь, в основном в ночное время, я от руки переписал в трех экземплярах стенограмму своего судебного процесса, обвинительное заключение по делу Павленкова, Капранова, Жильцова и Пономарева и еще несколько документов. И прочитал множество книг, в том числе и самиздата.

А днем и вечером принимал гостей. Валера Буйдин забегает пофилософствовать за кружкой крепкого чая, Светлана Павленкова после работы, прогуливая в парке собачку Джульку, принесет что-нибудь перекусить, опушенная снегом Света Николаи занесет из издательства, что находится тоже рядом, за кремлевской стеной, новую книгу. Заходит с доберманом на поводке Борис Терновский. Юзик Сигал, до своего отъезда, приводит Диму Цветкова: посоветоваться, как ему себя вести в случае угрозы принудительного лечения. Купчинов заходит редко, ему своя котельная надоела.

Свои выходные я использую для довольно частых поездок в Москву. Туда везу материалы для «Хроники», назад – самиздат. После выхода «Архипелага ГУЛАГ» я привез в Горький несколько экземпляров книги в виде типографских распечаток по 16 книжных страниц на листе, которые переплел Дудичев.

Центральным же местом сбора «наших», или, как потом брезгливо обзывали горьковские газеты – салоном, – была квартира Светланы Павленковой. Здесь справляли дни рождения, Новый год и другие праздники, собирались посылки едущим на свидание в лагерь, обсуждались проблемы этих поездок. Сюда приезжала из Правдинска Надежда Андреева с письмами от Жильцова, из Чебоксар – Галя Капранова с известиями о Михаиле. Все ощущали себя одной большой родной семьей, делились последним, предлагали помощь и дарили друг другу подарки: книги, пластинки, что-нибудь из одежды, сувениры.

Кроме «диссидентского круга» здесь часто бывают друзья Светланы: Юлия Максимова, сестры Ирина и Наташа Елизаровы, Нина Травницкая, Марк Тарасов, Владимир Серебренников (увы, он сдал ГБ взятую для прочтения одну из частей книги Владлена), брат Владлена Игорь Павленков. (Игорь после ареста брата до суда ежедневно приходил к Светлане, и потом – через день–два.) Надежда Андреева привела прилипшего к ней, вожатой, в пионерском лагере подростка Колю Лепехина. Сирота, дитя Московского вокзала, он стал для Светланы и Елены незаменимым помощником, палочкой-выручалочкой.

Зимой 1973 года появляется, после 6-летней отсидки по делу ВСХСОН, искусствовед Николай Иванов, родители которого жили в Горьком. Николай Викторович сидел в одной зоне с Владленом Павленковым, с уважением относится к нему. Он поражен несходством характеров эмоциональной Светланы и рационального Владлена. Увидев в семейном альбоме фотографию, на которой Владлен, стоя по колено в воде, читает газету, Николай воскликнул: «Вот в этом он весь, вся его суть!»

В лагере они постоянно спорили: Владлен – атеист и поклонник Салтыкова-Щедрина, а Николай – ортодоксальный православный монархист и поклонник Достоевского. «Согласитесь, Николай Викторович, что религия – моральная узда для простого народа, но никак не руководство для образованного человека» – вот его позиция!» – кипятился Иванов.

С Николаем Ивановым мы потом встречались и в Москве, на квартире Лени Бородина, он рассказывал о поездке в Питер, и полночи мы проговорили о литературе, Достоевском, Солженицыне. В частности, я доказывал, что Солженицын – писатель близкий по уровню таланта Толстому и Достоевскому (спор происходил еще до выхода «Архипелага»), а Николай, прочитавший «В круге первом», утверждал: да, занятно, но до Достоевского далеко.

Позднее Иванов поселился поближе к православному центру Загорску, в деревеньке из десятка домов Брыковы Горы. Я приезжал к нему из Протвино на александровской электричке и шел по морозу от ст. Арсаки 6 километров. А зимой 1977–78 годов он вместе с вернувшимся из армии Колей Лепехиным приезжали с ночевкой в наше общежитие в Протвино.

Более узкой компанией собирались у Бориса Терновского. Он жил в старом фонде рядом с оперным театром вместе с мамой, которую называл муттер. Он перешел работать в торговлю, имел деньги, покупал антиквариат. Наряду с этим интересовался философией, делал выписки афоризмов в общие тетради, собирал марки и коллекционировал артефакты, связанные с Третьим рейхом, занимался фотографией. Почти все хранящиеся у меня фотографии 1972–74 годов сделаны им.

В мае 1973-го мы с ним и моей будущей женой Татьяной совершили поездку по Прибалтике, этому советскому предбаннику Запада. В Таллине у Татьяны жила подруга Татьяна Ланская, та для нее сняла номер в гостинице «Кунгла», а мы с Борисом ни в одной гостинице не получили места. После двойной порции кофе в Мюнди-баре мы две ночи не могли уснуть, да и негде было, просидели ночь на автовокзале.

В Риге, поселившись на квартире в Юрмале, конечно, пошли на концерт в Домский собор. Я купил пластинки с записями Гарри Гродберга и – чем очень гордился – два чайных сервиза (в Горьком не было) – один для родителей, другой для Светланы Павленковой.

В Литве побывали в Вильнюсе и Каунасе. Самые сильные впечатления у меня остались от готического костела Св. Анны и музея Чюрлениса, у Бориса и Татьяны – от каунасского Музея чертей.

Назад возвращались через Москву, где я отправился по своим диссидентским адресам.

6 июня 1973-го из Мордовских лагерей вернулся первым из «нижегородской четверки» и был радостно встречен Володя Жильцов. Лагерь выковал из него настоящего мужчину. Общее впечатление надежности, основательности и доброты. Такой русский богатырь. С тетрадью стихов. Но год под надзором он должен был провести на родине в Елатьме. Работал там грузчиком в сельпо. А что дальше – он еще не определился.

С января 1974-го начались отъезды за рубеж. Проводили Наташу Кригсман с мамой, пожилых родителей профессора Тавгера (в 1968-м его вытурили с физфака, он уехал в Новосибирск, защитился и вот теперь эмигрировал).

В апреле из Чебоксар приезжала Галя Капранова. КГБ добрался до ее работы, «Видимо, придется уходить, куда, не знаю». Миша, по ее рассказам, весь ушел в религию, отстранившись от всего остального.