Виталий Помазов - На меня направлен сумрак ночи

– Куда же?

– Ах, у вас нет информации! Пишите: «отказываюсь давать показания»!

– А я не отказываюсь. Хочу получить необходимые разъяснения.

– Нет, вы не хотите давать показания. Вы же не ответили ни на один вопрос.

– Я имею право отвечать и «да», и «нет». Отрицательный ответ – тоже ответ.

– Вы обязаны, понимаете, обязаны давать правдивые показания!

– Я вам ничего не обязан.

– Ну, и наглец вы!

– Прошу не выражаться, а то я – за шапку и в Протвино.

– Да-а, я гарантирую вам встречу с Гинзбургом в другом месте.

– С Гинзбургом – в любом.

Вопрос: Знакомы ли вы с изданными за рубежом или нелегально в нашей стране такими произведениями Солженицына, как «Архипелаг ГУЛАГ», «Бодался теленок с дубом»? Кто, когда давал вам их?

Ответ: На последний вопрос отвечать не желаю.

– Вы русский язык понимаете?..

- Конечно, я же не из Белоруссии.

– …Тогда пишите: «отказываюсь давать показания».

– Не буду. Я имею право формулировать свои ответы. И доносить на себя я не буду.

– Доносить! Слова-то какие. Чтение – не преступление.

– Конечно. Зато распространение рассматривается вами как преступление.

– Значит, отказываетесь.

– Отказываюсь. Вызывайте другого следователя и составляйте протокол об отказе.

– Много вам чести – другого следователя!

Звонит по телефону: «Алло! Мишу Регельсона мне пришлите».

Приходит Регельсон, еврейский юноша. В руках «посевовское» издание Владимира Максимова. Садится на место следователя и начинает читать книгу. Сидим минут 20. Возвращается Гайдельцов. Зачитывает протокол.

– Прочитайте. Распишитесь. Автобусный билет у вас сохранился?

– Я отказываюсь от возмещения платы за проезд, поскольку эти деньги будут взысканы с Гинзбурга.

– Это я вам гарантирую. Тогда пишите расписку.

Пишу. Гайдельцов опять звонит по телефону, опять приглашает в кабинет Регельсона. Тот открывает ту же книгу. Сидим минут 15–20. Возвращается Гайдельцов с протоколом в руках.

– Ладно. Впишите только в ответ: «Хочу знать, в чем обвиняется Гинзбург» слово «конкретно».

Вписываю. Получаю пропуск.

Допрос длился с 12:00 до 15:00 часов. (Записан 28–29.11.1977 г.)

К услугам «тарусских товарищей» я, понятно, обращаться не стал.

В июле 1978 года, когда в Калуге начался судебный процесс над Аликом, я написал заявление в Калужский областной суд с просьбой вызвать меня в качестве свидетеля и получил отказ. Я был ненужный свидетель.

А с Александром Гинзбургом мы встретились вновь уже в 1991 году. Он в качестве корреспондента «Русской мысли» приехал в Москву и, делая обзор провинциальной прессы, уделил страничку редактируемому мной «Совету».

10 декабря 1977 года. Я живу в Протвино и работаю диспетчером «Теплосети» в Серпухове. День выходной, но у меня дежурство с 8 до 17. На улице морозно, слегка метет. Спускаясь по лестнице, вижу в полусвете чью-то мелькнувшую у подъезда тень. Сажусь на конечной остановке в переполненный автобус. Кто-то трогает меня за плечо. Оглядываюсь – мой куратор от КГБ Владимир Владимирович Рудавин.

– С праздником, Виталий Васильевич!

– С каким?

– Ну, как же, сами знаете, сегодня 10-е.

– Он у нас в стране пока не отмечается.

– Куда едете? На работу?

– Да, у меня дежурство. А вы – куда в выходной?

– А я тоже на работу. Надо вот проследить за вами. Вдруг рванете на Пушкинскую.

– У меня официальный рабочий день, до вечера.

– Ну, мало ли что. На всякий случай.

Помолчав: – Как ваша жена себя чувствует? (Жена Татьяна на последнем месяце беременности.)

– Нормально.

– Кого ждете, мальчика? А как решили назвать, не думали?

(Врачи утверждают, что будет мальчик. И имя я уже выбрал. Точнее два: Василий – в честь моего отца, и Сергей, «гайдаровское», как шутим мы с моим приятелем Сергеем.)

Но отвечаю: – Нет, не думал, жена назовет.

– Такое дело нельзя доверять жене или пускать на самотек. Хотите, посоветую. Назовите Василием. Вася, Василек – хорошее русское имя. И с отчеством будет звучать хорошо: Василий Витальевич. Я своего – сначала сомневался, как назвать. А потом назвал Василий и не жалею.

Вот черт, думаю, теперь уже Васей не назовешь. Рудавин будет везде говорить: я посоветовал.

За этим разговором доехали до центральной котельной на ул. Звездной. Рудавин провожает меня до ворот котельной.

– Виталий Васильевич, давайте договоримся. Не заставляйте наших ребят мотаться за вами по городу.

– Слушайте, если вы за каждым диссидентом поставите по человеку, то скоро работать будут одни диссиденты, а остальные – их сторожить.

– Что делать, такая работа. Я буду в Серпухове столько, сколько будете вы. Во сколько вы оканчиваете работу? В 17? Давайте я оставлю вам мой телефон, позвоните, и я за вами заеду.

– Ну, нет, если вам надо, вы и звоните.

В 17 заканчиваю дежурство, выхожу из котельной. У ограды стоит «козлик». В нем Рудавин с водителем.

– Садитесь, Виталий Васильевич, довезем!

Черт с ним, думаю, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Мороз к вечеру усиливается, автобусы ходят плохо, смеркается.

– Ладно.

– А я вас давно жду.

– Что же не зашли в котельную?

– Не хотелось ставить вас в неудобное положение перед вашими сотрудниками.

– Да вас же никто в котельной не знает.

– Ну, все-таки…

По пути он вновь заводит разговор, шутит:

– Знаете, чем сильна советская женщина? Парторганизацией!

– Слушайте, а если бы я сегодня был дома?

– Пришлось бы присматривать за вами в Протвино, проверять дома. Но я против этого. Учитывая положение вашей жены.

– Да я имею полное право не пустить вас в квартиру.

– Конечно… Кстати, у меня есть предложение: с 1 января могу помочь вам устроиться на аналогичную работу в Протвино.

– Я два года назад пытался устроиться, мне отказали.

– У кого вы были? У Касаткина?

– И он мне прямо сказал, почему не хочет брать. Я ему говорю: – У вас даже уголовники работают. – То уголовники…

– Сейчас не откажут.

– Я пока не собираюсь менять место работы. Оно меня удовлетворяет.

– Сколько вы получаете? 130?

Я, прибавляя: – Больше. До 160.

– С премией?

– Да.

– Это я спрашиваю, чтобы знать, от какой суммы отталкиваться. Думаю, на 180–200 можно будет устроиться.

– Я уже сказал, что не собираюсь менять место работы.

– Все же подумайте. С рождением ребенка у вас вырастут расходы. Вот вам записка от моего имени, подойдите к N.N.

– Послушайте, если бы я сегодня захотел уехать в Москву, неужели вы думаете, я не смог бы это сделать? Какой смысл сторожить?

– Конечно, могли бы. Но я выполняю приказ.

– Неужели, вы полагаете, что я или мои друзья собираемся свершить что-то криминальное?