Стив Тернер - Лестница в небо

Термин «языческое техно» был выдуман Фрейзером Кларком (Fraser Clark), издателем «Энциклопедии психоделики» и основателем лондонского ночного клуба «Мегатриполис». Он дает очень точное определение данной субкультуре, которая черпает вдохновение в дохристианских временах и одновременно использует технические достижения XXI века. Техно берет свое начало из музыки хаус, возникшей в 1980-х годах в Чикаго. С тех пор у него появилось множество разновидностей: гараж-хаус, хардкор, хип хаус, аксид хаус, трайбал, транс, эмбиэнт и, наконец, техно.

Строго говоря, техно пришло из Детройта в середине 80-х годов и соединило в себе ритмы черной городской Америки с электронной музыкой Европы. Особое влияние на нее оказала немецкая команда Крафтверк (Kraftwerk). Одновременно в Чикаго с использованием синтезатора «Роланд ТБР303» была разработана очень похожая версия — аксид хаус («кислотный дом»). Басы и запрограммированные в машину сэмплы создавали эффект гипнотической музыки.

Рэйв и экстази

В 1988 г. техно и аксид хаус стали лейтмотивом британского «Лета любви» («Summer of Love»): пустые здания с обширными помещениями внутри и открытые площадки были оснащены гигантскими акустическими системами и светотехникой. Толпы, доходящие до 5000 человек, принимали участие в рэйв-вечеринках, длящихся всю ночь. Наркотиком на этих тусовках стала не ЛСД, а экстази (ecstasy) — психоделический амфитамин стимулирующего действия, который наполняет чувством блаженства, нежности, любви к ближним и дает ощущение неисчерпаемой энергии.

Поскольку экстази был психоделическим препаратом, «приход» от него напоминал «приход» от ЛСД. В книге «Экстази: пишется с буквы Э» («Е for Ecstasy») Николас Саундерс рассказывает: «Сочетание наркотика с музыкой и танцем рождает состояние, подобное трансу шамана или религиозному экстазу». В ноябре 1992 г. доктор Расселл Ньюкомб, выступая с докладом об экстази в Лидсе (Англия), утверждал, что рэйв-дискотека — это своеобразная религиозная церемония, где микшерский пульт диджея — алтарь, а сам диджей выполняет роль священника. Рэйв — нечто вроде «поклонения богу высших уровней сознания», — заключил ученый.

Идеальный рэйв — это когда наркотик и музыка работают в одном направлении: тогда чувствуется, что вся толпа составляет единый живой организм. Наркотик постепенно размывает четкую грань между реальным и ирреальным, между «моим» и «их», в то время как гипнотическая музыка с ритмом в 130–140 ударов в минуту трансформирует сознание.

В книге «Экстази: пишется с буквы Э» Саундерс, в прошлом хиппи, описывает, как он в первый раз принял экстази на рейв-вечеринке:

Тимоти Лири

«Я начал танцевать, как обычно, следил за своими движениями, наблюдал, как танцуют остальные. Я отдавал себе отчет, что мне за тридцать, что старше меня здесь никого нет. Затем незаметно для себя я расслабился, расплавился в танце, почувствовал себя частью единого целого. Мне не нужно было следить за собой. Меня любили здесь таким, какой я есть. Что бы я ни делал — все было уместно. Каждый был самим собой. Все будто праздновали свое освобождение от условностей нашего нервного общества. Каждый радовался своему личному «пространству». Я легко мог посмотреть в глаза любому человеку — никто не отводил взгляда. Никто не разговаривал, люди танцевали, не касаясь друг друга. Лишь иногда следовало мимолетное объятие. Но я чувствовал себя частью единого целого. Это было некое религиозное, возвышающее чувство единства, которое до этого мне доводилось ощутить лишь один раз…».

Виртуальная реальность

Техно-музыка также свидетельствует об изменившемся восприятии новых технологий. Рок традиционно тянулся ко всему первозданному и первобытному: основа музыки была самой что ни на есть простой, музыканты подозрительно относились к компьютерам, базам данных и синтезаторам. Воспитанное на компьютерных технологиях новое поколение было свободно от всех предрассудков. Как было раньше? Подросток бренчал на гитаре перед большим зеркалом гардероба. На смену ему пришел подросток с синтезатором и начиненным сэмплами компьютером. Не получив ни одного урока музыки, он может красть звуки у богатых и знаменитых и создавать собственные фонограммы в тиши своей спальни. При этом он фанатеет от виртуальной реальности, киберпространства и компьютерных сетей.

Многим «пионерам» «силиконовой долины» сейчас за сорок. В 60-х годах они были хиппи. Сегодня эти граждане мира во многом идеализируют компьютеры: виртуальная реальность открывает широкие горизонты для разума. Информационные сети сулят свободный доступ в любой уголок мира, свободу слова и мировое единство. Мир электронных кабелей, прежде устрашавший и наводивший на мысль об «обесчеловечивании человека», ныне кажется «своим и родным». Чтобы знать, что происходит в этом кибермире, вы читаете не «Роллинг Стоун», не «Спин», а «Мондо 2000» или «Вайерд», в которых можно найти интервью с техно-исполнителями, авторами киберпанка и хакерами. И вот уже техно воспринимается как музыка будущего.

Техно встречается с язычеством

«Язычество» и техно соединились благодаря движению «Новая Эра», созданному теми, кто перерос эпоху панка и попытался вернуться к музыке хиппи. Речь идет о «крастиз».

«Крастиз» — с косичками, в грязных «битых» джинсах, в мартинсах и с собаками злобного вида — тусовались в заброшенных домах, принимали участие в движении «Новая Эра», наведывались в Стоунхэндж и на ежегодный фестиваль в Гластонбэри.

Субкультура «крастиз» резко отличалась от одержимых модой танцоров-рэйверов. Однако, когда речь шла о нарушениях закона, обеим группам не было равных. «Путешественники» (travellers), устраивавшие настоящие битвы с полицией за право собираться в Стоунхэндже, нашли союзников в лице рэйверов: тех тоже немало беспокоила полиция. Когда в 1994 г. британское правительство опубликовало закон об общественном порядке, две молодежные группировки объединились в протесте. «Путешественники», более политизированные и вооруженные идеалами хиппи, обрели новый источник вдохновения в транс- и техно-музыке, — комментирует Элике Шарки в газете «Гардиан». — Молодые гедонисты-рэйверы увлеклись психоделическими наркотиками и мистицизмом, стали активно участвовать в пропагандистских политкампаниях и агитировать за контркультуру. Создавшаяся ситуация уже дала свои результаты — в социальной структуре появляются трещины».