Скотт Макконнелл - Айн Рэнд. Сто голосов

Касательно академической жизни она таки дала мне совет. Она помогла мне научиться не учить собственных учителей — вне зависимости от того, насколько они в этом нуждались. A кроме того, предупредила меня о глубине академической коррупции, распространенной куда глубже, чем я мог это представить — во всяком случае, до того, как стал преподавателем в Йоркском университете, Торонто.

Кроме того, по ходу дела она ответила на множество моих вопросов, отчасти относившихся к экономике, но в основном об истории познания и идеях, оставивших свой след в истории философов.

Помните ли вы какие-нибудь из ее ответов?

Да. Например, она говорила о величии Аристотеля, объясняя глубину его интеллектуальных озарений, любовь к научным исследованиям, широту интересов и в особенности независимость, позволившую ему открыть многое, дотоле неизвестное цивилизации.

Помню также одну нашу дискуссию по поводу концепции индивидуализма, которая завела нас к вопросу о первичности индивидуальных сущностей, в свой черед породившему вопрос: «Что такое сущность?» Если сущностью может быть кирпич, то как может быть сущностью стена? В стене много кирпичей, так к чему же относится это понятие — к одному или к другому? Конечно, она могла ответить: это зависит от контекста и может относиться или к тому, или к другому. Путаница возникала из непонимания контекстов. Вот пример тех разговоров, которые мы с ней вели.

Я ярко помню другой пример ее способности погрузиться к основам, чтобы разрешить спор. После ее выступления в Форд Холле, уже в ее гостиничном номере, один из нас спросил, не может ли она разрешить возникший между многими из нас спор. Вопрос состоял в том, является ли частичное банковское резервирование скрытой кражей или законной банковской операцией, благодаря тому что она создает расширенный кредит на заданной базе. Мы — несколько аспирантов, если уже не докторов экономических наук — разделились в мнениях по этому поводу. С характерной для нее сосредоточенностью она задала несколько вопросов, обнаружив удивительное знание дела, и — хоп — ответ становится очевидным. Эта операция вполне законна — суть ее определяется информированным и просчитанным риском и потому не является кражей.

Подобные ситуации могли лишить меня сна на несколько дней после лекций в Форд Холле. Беседы с ней, вне всякого исключения, всегда становились удивительным и вдохновляющим топливом.

Она действительно знала во всех подробностях историю человеческой мысли?

Не во всех подробностях в некоторых случаях, но в главном всегда. Она говорила, что понятие о правах стало столь выдающимся достижением, что лишь немногие понимают его даже теперь. Она могла сказать это не потому, что знала всю историю возникновения этой концепции, но потому что знала основные моменты в истории философии, и то, как они заставили людей воспринимать права человека в неправильной перспективе.

Хорошим примером ее владения идеями является ее отношение к Фридриху Ницше. В 1960-х и 1970-х годах среди ее очернителей стало модно характеризовать ее как современную ницшеанку. Таким образом они отказывали ей в оригинальности, делали излишним всякое открытое упоминание ее идей и связывали ее с мыслителем, которого принято считать прото-наци и безумцем.

Я много читал Ницше и знал, что за всеми его страстями и драмой, как будто призывающими людей к личному героизму и величию, кроется комплекс более глубоких идей, полностью несовместимых с индивидуализмом и потому определенно неприемлемых для Айн Рэнд.

Я спросил мисс Рэнд, стоит ли мне, по ее мнению, написать о том, что она ни в коей мере не находится под любым серьезным философским влиянием Ницше. Она дала свое одобрение. Я засел за чтение Ницше и груды всякой вспомогательной литературы о нем. И в процессе чтения звонил мисс Рэнд или посещал ее. Она помогала мне разбираться с трудными местами, и я беседовал с ней о Ницше. В молодые годы она читала некоторые из его основных произведений, но, как мне кажется, не весь свод, и, во всяком случае, не читала биографий или современных обсуждений. Поэтому ей было интересно узнавать новые грани его воззрений.

В какой манере или методике она объясняла вам эти вещи?

Внимательно, терпеливо и очень, очень сосредоточенно. И благожелательно — в том плане, что она добивалась, чтобы ты понял, чтобы научился, чтобы справился со своими ошибками. Я постоянно ощущал ее терпение, ее уверенность в том, что в конечном итоге я все пойму, и ее уважение к тому факту, что я слушаю, задаю вопросы, учусь и усваиваю — независимо и в своем собственном темпе. Я никогда не ощущал ее разочарования в себе, и она, безусловно, никогда не осуждала меня — в отличие от тех ложных идей, которых я мог придерживаться. Она никогда не стремилась к тому, чтобы я достиг согласия с ней; ее целью было добиться лучшего понимания мной реальности. В то время я совершенно не осознавал того, как щедро тратит она свое время.

Вы говорили, что лучше познакомились с ней в конце 1970-х годов. Как и почему ваши взаимоотношения изменились в последние несколько лет ее жизни?

Сему помогало, во-первых, течение времени, позволяющее глубже познакомиться с человеком. A потом я сделался ее так называемым телохранителем. За сценой Форд Холл Форума располагалась небольшая комнатка, где она раздавала автографы и из которой выходила к ожидавшей ее публике. Она выходила, ее обступали со всех сторон и аплодировали. Однажды в толпе обнаружился молодой человек, пожелавший непременно облагодетельствовать Айн собственным трактатом по эпистемологии, который он считал решительным опровержением ее теорий. Она не хотела брать эту работу, но молодой человек решительно настаивал на своем, и мы уже начинали волноваться. Тут кто-то предложил: «Айн, возьмите Джона под руку. Он самый рослый и скромный среди всех нас, а дальше пойдем тесной группой, чтобы не пропустить к вам никого слишком настойчивого». Так мы и поступили: идея оказалась вполне здравой. Так что каждый год — сперва на Форд Холл Форуме, а потом на прочих мероприятиях — если ей приходилось идти сквозь толпу, она оглядывалась по сторонам и спрашивала: «А где Джон?» Вот таким образом я сделался ее сопровождающим на публичных выступлениях и после них, в том числе на последнем появлении на сцене в Новом Орлеане в 1981 году.

Наши взаимоотношения с ней также менялись в том плане, что в процессе своего обучения я достиг той точки, которая сделала возможными с моей стороны более интересные и сложные вопросы.

Что еще вы можете сказать о ее манере общения?

Мои личные отношения с ней будто бы соединяли в себе интеллектуальное и серьезное с одной стороны, и легкий и веселый, очень приятный разговор с другой. Чтобы более полно охарактеризовать ее манеру, расскажу вам о другом нашем разговоре, не связанном с высокими материями, но кое-что говорящем о ней.