Скотт Макконнелл - Айн Рэнд. Сто голосов

Были ли у вас еще какие-нибудь интересные разговоры с Айн Рэнд?

У Эда возникла идея продавать наклейки на бампер с надписью: «Кто такой Джон Голт?» Я нарисовала ее, когда жила в Лос-Анджелесе. Я подарила ей одну, и она сказала, что идея ей не нравится. И такой политики она придерживалась еще несколько лет. Ей казалось, что таким образом мы крадем ее идеи, зарабатываем на ее интеллектуальной собственности. На это я сказала ей, что в маленьких городках есть люди, студенты колледжей, у которых нет способа узнать, кто в округе интересуется подобными идеями. Располагая подобными наклейками, они получают возможность это узнать. Она решила, что это отлично, и одобрила наш поступок.

Как она относилась к вам?

Очень хорошо. 16 апреля 1965 года я собиралась на бал в NBI и потратила много времени на поиски в магазинах подходящего платья. Только мне ничего так и не понравилось, но, наконец, моя мама сшила мне отличное платье с длинной юбкой из кисеи с ткаными горошинами и широким кушаком. Когда я приехала на бал, присутствовали человек сто или двести, и все женщины были в облегающих платьях, причем многие с одним плечиком — как в Источнике, — а может быть, и в Атланте. Никто не обратил внимания на мое платье. Я как объективистская функционерка попала не в такт обществу. На мой наряд обратила внимание только Айн Рэнд.

Я подошла к ней, чтобы поздороваться, и она сказала, что, на ее взгляд, я очаровательна и похожа на балерину. Это было так приятно.

Потом мы с Эдом переехали в Лос-Анджелес, потому что ему предложили должность вице-президента Capitol Records Club. В его рамках он создал особый клуб для любителей классической музыки. Для нужд этого клуба я начала выпускать журнал в толстой обложке, выходивший каждые два месяца. Подпись представляемого композитора эффектно выглядела на черной обложке. Эд нанимал Боба Бэрронса — журналиста и редактора сразу — чтобы тот нанимал журналистов для написания тех статей в этот журнал, которые он не писал сам. Экземпляр первого номера мы показали мисс Рэнд после одной из ее нью-йоркских лекций. Пролистав его, посмотрев на заголовки, прочитав абзац-другой, она была очень растрогана и сказала нам: теперь я вижу, что борюсь не в одиночку. Тогда мы подозвали Боба Бэрронса, чтобы она могла похвалить и его. И она сказала ему, что высоко ценит его работу. Мне показалось, что она преувеличивает.

Когда мы с Эдом развелись, она не забыла меня — то есть для нее я была не только женой Эда Нэша, но самостоятельной личностью. После своего развода с Эдом я успела узнать, что существует достаточно много людей, владельцев ресторанов или моих знакомых на вечеринках, для которых я была только его женой — если я появлялась без него. Однако они с Фрэнком воспринимали меня иначе, за что им спасибо.

А что ей так понравилось в вашем журнале?

Наверно, объективистский подход к искусству — изящным искусствам, живописи и музыке, — проявлявшийся в статьях, посвященных композиторам. Одна из них была посвящена Рахманинову, к тому же Боб Бэрронс написал биографию Рахманинова. Читая это оригинальное исследование, вы могли понять, что у него были психологические проблемы или же он являлся непонятым героем — что впоследствии сделал и Боб. Мы сделали три номера, и каждый отослали ей вместе с пластинками.

Вот еще одна история, которая кое-что говорит о ней. Когда два племянника Натана несколько месяцев гостили у него, и я была на вечеринке у Блюменталей, мы все стояли в очереди к закускам, и старший из мальчиков, — кажется, его звали Джонни — стоял рядом с мисс Рэнд. Она разговаривала с ним о его интересах и увлечениях. Он сказал, что имеет психологические проблемы и должен пройти курс лечения. Она спросила его о причине, и он признался, что любит музыку Бетховена и слышал, как она говорила, что если человек любит Бетховена, значит, у него не все в порядке с головой. Она сказала: «Не обращай внимания. Люди так мало знают — наслаждайся ею». И он успокоился.

Помнится, вы делали праздничные украшения для мисс Рэнд и мистера O’Коннора?

Да. Это были рождественские украшения, и я начала их делать, когда переехала в Нью-Йорк. Все они были оригинальными, я делала их из различных попавших под руку материалов. Кроме того, я делала для этих украшений красивые подарочные коробки, на которые уходило столько же выдумки и труда, как и на само украшение.

Ей нравились эти рождественские украшения, которые я ей дарила каждый год. O, ей всегда было приятно получать их! Она или сама при встрече говорила мне, сколько удовольствия получила, или же передавала через Джоан Блюменталь. А еще позже просила Барбару Вейсс рассказать мне об этом.

Однажды Джоан побывала у Айн и обнаружила, что неоткрытая коробка стоит у нее на кофейном столике. Она спросила Айн о причине, и та сказала ей: «Да разве ты не видишь, какое это чудо? В этом году Айрис сумела сделать из бумаги свечу». Джоан даже пришлось какое-то время доказывать ей, что это всего лишь упаковка, и настоящее украшение находится внутри. В конце концов, Айн уступила ей и сказала: «Ладно, можешь вскрыть, но только при условии, что внутри действительно что-то есть».

Микки Спиллейн — автор бестселлеров-детективов, один из любимых писателей Айн Рэнд. Они подружились с мисс Рэнд в 1960-х годах. Мистер Спиллейн скончался в 2006 году.

Дата интервью: 8 марта 2002 года.

Скотт Макконнелл: Что приходит вам в голову, когда я упоминаю имя Айн Рэнд?

Микки Спиллейн: Мы с ней дружили. Возможно, вам сложно это представить, но мы дружили. Я не просто одобрял то, над чем она работала, я симпатизировал ей лично. Однако меня удивило то, что инициатива нашего знакомства исходила от нее, потому что мне и в голову не могло прийти, что она любит тот жанр, в котором я работал. И тем не менее… Еще она говорила, что любит произведения Микки Спиллейна за то, что они никогда не были серыми. Только черными или белыми.

Словом, она захотела отобедать со мной, и наш издатель [New American Library] в сентябре 1961 года устроил нам обед в шикарном бельгийском ресторане нью-йоркского Сити. Он был настолько роскошным, что открывался всего на пару часов в день, обслуживали клиентов там отборные, интеллектуальные официанты. Ланч, за которым мы познакомились, начинался в одиннадцать, и еще до того, как мы закончили обедать, ресторан оказался битком набит репортерами и досужей публикой. В итоге мы выбрались оттуда только в семь вечера. К этому времени все официанты и прочая публика сели вокруг нас кружком и внимательно слушали. O, это было здорово.

О чем же вы говорили?

Обо всем на свете. Мы разговаривали о людях и о том, как сочиняем, потому лишь, что именно это интересно писателям. Учтите: я не автор, я писатель. Существует огромная разница между автором и писателем. Эйзенхауэр и Черчилль были авторами. Они могли рассказать одну-единственную историю. И это было все. Они не делали постоянное литературное творчество источником собственного дохода. Поэтому я действующий писатель. Это мое ремесло. Я пишу.