Анатолий Блатин - Вечный огонь Ленинграда. Записки журналиста

И вот спустя недели две, когда мне по заданию горкома предстояло написать передовую о перестройке работы комсомольских организаций на военный лад, я вспомнил об этом разговоре и решил заглянуть в Приморский райком — выполнить обещание и заодно запастись материалами для будущей статьи.

В райком я выбрался к концу дня. Приморский райком комсомола занимал один этаж небольшого старинного особняка на Кировском проспекте.

Мне и прежде приходилось бывать здесь. А однажды, когда работал инструктором городского комитета, я пробыл в районе целую неделю. Шел обмен комсомольских билетов. Меня прикрепили сюда для оказания помощи в ходе кампании. Впрочем, меньше всего я находился в самом районном комитете. Большую часть дня проводил на заводах и фабриках и успел подружиться со многими активистами. Поэтому и сейчас, придя в райком, я встретил немало знакомых товарищей, порасспросил, чем они заняты.

В кабинете первого секретаря шло заседание бюро райкома. В приемной, как всегда в эти дни, было много народа. Я решил прежде поговорить с молодежью, пришедшей сюда.

В коридоре стояла группа подростков лет пятнадцати-шестнадцати, видимо, школьники. Поинтересовался, откуда они, зачем пришли. Выяснилось, ребята ждут очереди на бюро. Еще в мае их приняли в комсомол на заседании комитета школы, но из-за экзаменов прием в райкоме был отложен.

В одной из комнат два инструктора принимали рабочих ребят, вызывая одного за другим и подолгу беседуя. Речь шла о переброске их на оборонный завод, где требовались станочники. В соседней комнате несколько молодых художников рисовали большой плакат, изображавший ополченца с гранатой. Тут же девушка, скорее всего инструктор, беспрестанно названивала в организации.

В небольшой комнатке знакомый мне заведующий орготделом райкома беседовал с девушками, рекомендованными для разведывательных действий в тылу противника. Разговор был предварительный, решение должны были принять в горкоме, но меня поразило, с какой решимостью, без тени сомнения и страха, давали согласие на эту опасную работу все, кого приглашали. Девушки были хрупкие, думалось, в чем душа держится, но находчивые, острые на язык. Многие из них — работницы трикотажной фабрики «Красное знамя» и типографии «Печатный двор».

В приемной секретаря райкома тем временем людей заметно поубавилось. Заседание бюро подходило к концу. Вошел, поздоровался. Обсуждались заявления о приеме в комсомол.

Заседание вела Маша Прохорова. Члены бюро, видимо, устали, вопросов задавали мало, и тогда она взяла инициативу в свои руки. Очевидно, Маша опасалась, как бы вступающий в комсомол не ушел из райкома неудовлетворенным. Как известно, заявление тщательно рассматривают в первичной организации, где молодого человека хорошо знают. Товарищи подробно обсуждают, достоин ли он быть принятым. В райкоме лишь утверждают решение комсомольского собрания, и все же эти две-три минуты не должны пройти бесследно.

Я уже давно не принимал участия в работе бюро. Пожалуй, с той поры, как сам председательствовал на нем в Петроградском районе. Порядок остался прежний. Очень коротко — анкетные данные. Несколько вопросов в связи с биографией, а иногда и политического свойства. Затем добрые пожелания на будущее. Но изменился характер беседы. Даже школьников спрашивали: умеешь ли стрелять? Далеко ли бросаешь гранату? Сдал ли нормы ПВХО? Сможешь ли перевязать раненого? При мне прошли два будущих фронтовика. Они уже зачислены в ополчение и ждут отправки. К ним внимание особое. Вопросов по анкете не задавали. Зато интересовались, как настроение? Кто из членов семьи остается в городе? Каким оружием владеет? И в заключение — сердечное напутствие, пожелание боевой удачи.

В эти минуты я невольно залюбовался Марией Павловной. В обычное время ее нельзя было назвать красивой. Крупные рябинки чуточку портили миловидное лицо. А тут, когда она обращалась к товарищам, уходящим в бой, оно преобразилось, казалось прекрасным. Столько в нем было женственности, душевной мягкости, дружеского участия. Так сверкали ее умные глаза. Столь обаятельной и щедрой была ее улыбка.

Прохорову уважали и любили не только за живой ум и веселый характер. Ее уважали за то, что не чуралась черновой работы: на комсомольских субботниках вместе со всеми брала лопату, трудилась до изнеможения. И столь же энергично верховодила у себя в районе, среди молодежи. Старалась поменьше корпеть над бумагами и побольше бывать в организациях, помогать активистам. Бывало позвонишь к ней и слышишь в ответ: «Мария Павловна на «Красном знамени», «Мария Павловна на «Вулкане», Мария Павловна на «Ленинской искре».

Ее любили за то, что жила нуждами и интересами молодежи, горячо подхватывала любую добрую затею, охотно затягивала песню, звонко и заразительно хохотала, умела лихо сплясать «русскую». Ничто человеческое не было чуждо ей. Она скромно, но со вкусом одевалась.

Когда я работал в Петроградском районе, мы были с ней ближайшими соседями и постоянно поддерживали дружескую связь: часто советовались, обменивались впечатлениями. Это был отзывчивый товарищ, готовый прийти на помощь.

Мне приходилось наблюдать ее и в затруднительные минуты. Маша мужественно держалась, была до конца искренней и беспощадной к самой себе и никогда не пыталась свалить вину на других.

Однажды на областной комсомольской конференции один из инструкторов обкома, разобиженный на все и всех за то, что ему накануне предложили перейти на другую работу, заявил с трибуны Таврического дворца, что Прохорова, дескать, обманывает комсомольский актив, скрывает кулацкое происхождение. Все, кто ее знал, так и обомлели от неожиданности.

Тут же была создана комиссия для проверки заявления, куда вошел и представитель обкома партии. Товарищи немедленно выехали на родину Марии Павловны, благо она находилась неподалеку, в соседней области, и через сутки доложили делегатам о результатах проверки. Заявление, как и надо было ожидать, оказалось вымыслом, основанном на обывательских слухах. Но сколько пришлось пережить Маше за эти два дня! Происходило это в начале 1938 года.

Прохорова была убежденной коммунисткой — принципиальной, требовательной к себе и другим, беззаветно преданной революционному делу. Выступала она не часто — словоохотливостью не отличалась, но всегда очень весомо и доказательно, темпераментно и ярко. И, как правило, не пользовалась бумажкой. Слегка откинув голову, глядя прямо в зал, она просто и задушевно разговаривала с молодежью, и каждому казалось, что она беседует именно с ним.

Много молодых женщин было выдвинуто вожаками районных организаций накануне войны: в Ленинском районе — Тося Лукьянова, бывшая работница «Красного треугольника», в Пушкинском — Фаина Октябрьская, в Петергофском — Марина Королькова, но Маруся Прохорова заметно выделялась и опытом и умением увлечь и повести за собой молодежь.