Константин Попов - Красный хоровод

— Я отступать не намерен! — заметил генерал Лопухин. — Сопротивление немцев должно быть сломлено!

Как бы в ответ на эти слова стали наблюдаться отступающие люди, сперва одиночные, потом целые группы. Уже готово было произойти замешательство. Еще мгновенье — и все бы покатилось назад.

Однако, благодаря твердости командующего боевым участком генерала Лопухина, проявившего изумительную энергию и мужество, отступление приостановилось. Ободренные личным примером начальника, цепи, во главе с офицерами, снова повернули к оврагу и, поддерживаемые огнем артиллерии, стали продвигаться все дальше.

Обстановка складывалась настолько благоприятно, что даже на последовавший приказ начальника дивизии об отходе, генерал Лопухин ответил новым движением вперед.

Поле дымилось от выстрелов. Пули, с противным свистом и щелканьем, словно надоедливые шмели, летали по всем направлениям, впивались в землю, вырывали жертву одну за другой.

Вперемежку с русскими кавалеристами лежали немецкие трупы, неподвижные, с раскинутыми руками, с плечевыми ранцами из желтой телячьей кожи. Одни лежали ничком, другие на спине, вперив широко раскрытые глаза в яркое небо.

Убит один из командиров эскадронов, лейб-улан ротмистр барон Каульбарс. Рядом с шоссе лежал труп конно-гренадерского офицера, молодого корнета Лопухина.

Когда доложили генералу, последний подозвал вестового, слез с коня, нагнулся, перекрестил и поцеловал сына. Ни один мускул не дрогнул на лице генерала Лопухина, продолжавшего через какую-нибудь минуту тем же спокойным и властным голосом отдавать приказания.

Еще несколько выстрелов русских орудий — и замолкли немецкие пушки. Противник дрогнул и стал отходить.

На крайнем правом фланге что-то зашевелилось, послышались крики «ура!», и конные эскадроны Первой гвардейской дивизии пошли в атаку на батарею. Со всех сторон скакали одиночные всадники, даже прислуга орудий, стремившаяся принять участие в атаке.

До батарей оставалось не более трехсот шагов.

Но неожиданно сверкнули две молнии, раздались два залпа в упор — атака захлебнулась, и эскадроны, устилая поле человеческими и конскими трупами, шарахнулись в беспорядке назад.

Второй эскадрон Конной гвардии под командой ротмистра барона Врангеля, в свою очередь, кинулся на батарею и захватил пушки…

Уже вечерело, когда закончился каушенский бой.

На шоссе выстраивались полки, стояли патронные двуколки, лазаретные фуры. По дорогам еще бродили кое-где отдельные люди — конногренадеры, уланы, драгуны, ведя в поводу усталых, измученных лошадей. Навстречу плелись легкораненые. На опушке рощи был разбит перевязочный пункт.

По обочине шоссе тряслось рысью орудие.

На передке, укутанное солдатской шинелью, что-то нелепо стояло торчком. Это было тело поручика конной артиллерии Гершельмана, добровольно принявшего участие и павшего в атаке на немецкую батарею.

— По коням!.. Садись! — прокатилась команда.

Генерал Хан Нахичеванский отвел конный отряд на север, к Лиденталю.

Каушен занимала пехота…

Каушенский бой — удачное дело русской гвардейской конницы, главным образом, первых бригад обеих дивизий.

Высокие награды, в том числе Георгиевские кресты, были присуждены многим участникам — генералам Скоропадскому и Долгорукову, полковникам Арсеньеву, Кирпичеву, ротмистру Врангелю — герою конной атаки, пожалованному, сверх того, званием флигель-адъютанта.

О генерале Дмитрии Александровиче Лопухине, может быть, главном виновнике этого славного боя, вспомнили много позднее. А именно, когда смертельно раненым он пал в бою под Петроковом, ему был пожалован посмертный Георгиевский крест.

Упорный, решительный, с твердою волей, он не пользовался особой любовью начальников и сослуживцев по столичному гарнизону. К нему относились несколько свысока, с некоторым пренебрежением, как к лицу, вышедшему из армейских рядов.

Бывший нижегородский драгун, офицер Генерального штаба, он незадолго перед войной получил гвардейский полк. И только на войне, и то не сразу, был оценен по достоинству, как смелый кавалерийский начальник, как истинный воин без страха и без упрека.

Между прочим, это тот Лопухин, брата которого, директора Департамента полиции, постигла в свое время суровая кара, едва ли не ссылка на каторжные работы, за раскрытие служебной тайны.

Каушенский бой был куплен дорогой ценой.

Особенно велики были потери в офицерском составе. Свыше двадцати человек — конногвардеец ротмистр Суровцев, кавалергард барон Пиллар фон Пильхау — сын лифляндского предводителя дворянства, братья Катковы, ротмистр барон Каульбарс и корнет Гурский, корнет Лопухин, поручик Гершельман и другие — пали первыми жертвами кровавого бога войны. Был тяжело ранен в живот кавалергардский полковник князь Кантакузен граф Сперанский.

Невзирая на большие потери, настроение конного отряда было бодрое, радостное, ликующее. Чувствовался сильный подъем. Окрепла вера в русские силы. Гипноз о непобедимости немцев исчез.

Победа под Каушеном тем значительна, что русская конница имела своим противником превосходные силы в составе 2-й ландверной бригады Тильзитского гарнизона.

Но самое главное — это был первый бой, первая встреча с грозным врагом, увенчавшаяся блестящим успехом.

После третьего роббера, стряхнув пепел сигары, князь Бельский потянулся к стакану, сделал глоток и, барабаня унизанными перстнями пальцами по столу, задумчиво уставился в окно, за которым чернела ночь.

— Это называется — война! — произнес он голосом, в котором чувствовалась насмешка. — Не понимаю… О чем они думают там, наверху?..

Князь нервно затянулся, выпустил колечками дым и продолжал:

— Гноить нас в этой дыре, в то время, как трофеи достаются другим?.. Никакого понятия!.. Ни малейшей инициативы!.. Нет, господа, так воевать нельзя!.. Нам нужна победа… Вы понимаете — une victoire!.. Оглушительная, сногсшибательная, черт меня подери!

Князь стукнул кулаком по столу, так что зазвенели стаканы, а дремавший на княжеской койке котенок кинулся в угол. Партнеры, толстый полковой врач и молодой поручик, в гусарских погонах, с улыбкой переглянулись и принялись проверять запись.

Генерал вскочил со стула, быстрыми шагами прошелся по комнате и остановился перед столом:

— Баста!.. Я протестую!.. Довольно с меня этой обозной стратегии!.. Конница!.. Оружие богов!.. Эх-ма!.. Где наши Зейдлицы, наши Мюраты?..

Князь долго еще бурлил, презрительно фыркал, вскакивал и потрясал кулаками. Глаза его метали молнии, а бледные щеки наливались румянцем.

Игра продолжалась.

Доктор пил вино и, в промежутках между сдачами, рассказывал пикантные анекдоты и случаи «из практики», поручик оглушительно хохотал, князь дымил сигарой и снисходительно улыбался.