Наталья Варлей - Канатоходка

Когда я была с творческой встречей в Ереване, Фрунзик пришёл на неё со своим братом Альбертом, а потом они пригласили меня поужинать. На другой день Фрунзик пригласил меня на свой спектакль в театр им. Сундукяна, а после спектакля мы опять пошли поужинать. Мы много разговаривали, но это были разговоры, касающиеся творчества. Фрунзик рассказывал о своём режиссёрском дебюте в кино – фильме «На дне» (единственном своём опыте в качестве кинорежиссёра). Но ничего не говорил о проблемах в семье. А я не спрашивала, считая вопросы бестактными. Как-то не принято было залезать в душу, если человек не собирается её раскрывать…

Так что для меня Фрунзик Мкртчян – только гениальный комедийный и драматический артист с большим режиссёрским потенциалом. И очень закрытый человек.

У армян есть прекрасная фраза-тост, которая дословно переводится «Беру твою боль на себя!». А Фрунзик носил СВОЮ боль в себе…

Я знаю, что история жизни моего отца заслуживает отдельной книги, и я надеюсь, что успею написать её. Собираю материалы давно. Но и в этой книге я не могу не рассказать ещё немного о папе.

В моей квартире в Москве на стене висит увеличенная фотография в рамке. На фотографии, датированной 38-м годом, курсанты-второкурсники Севастопольского военно-морского училища им. Нахимова. Первый набор. Во втором ряду, второй справа, – мой молоденький отец, Володька Варлей (так его звали друзья-«однокашники» до самой смерти, да и после неё!), курсант номер два первого набора, то есть набора 1937 года. Курсантом номер один был его друг-одноклассник Костя Сотников, а курсантом номер три – Лаврентий Кузнецов, будущий адмирал флота (отец встречался с ним и дружил до последних своих дней, а я была на похоронах Лаврентия Михайловича Кузнецова, а теперь иногда созваниваюсь с его дочерью Ларисой).

Совсем ещё мальчишки, только недавние московские школьники, прочитав объявление о первом наборе, отправляются через всю страну в Севастополь и поступают. И вот эти мальчишки учатся, сбегают в «самоволку». А в год окончания училища началась война. Вернее сказать так: отец прибывает на место назначения в Севастополь 21 июня. А на другой день начинается война. Командиром «морского охотника» он уходит в бой. Отец участвовал в двух оборонах Крыма, обе из которых были настоящими «мясорубками». Воевал на Чёрном море. Проводил корабли с десантом – морской пехотой. У отца ордена: Красной Звезды, Трудового Красного Знамени, Великой Отечественной войны, «Победа»; медали – за оборону Севастополя, Керчи, Новороссийска, Поти, Туапсе, Одессы и других черноморских городов. И много других боевых наград. Был ранен, контужен…

Севастопольцы считают меня своей. А мои близкие друзья, Танечка Гагина (Таня Клюева в девичестве, сыгравшая Варвару в фильме Роу «Варвара-краса, длинная коса») и её муж, героический моряк-севастополец Дима, 9 мая несут портрет моего отца в шествии Бессмертного полка в Севастополе…

Многое об отце я узнала от Лаврентия Михайловича Кузнецова – уже после папиной смерти.

Сам отец очень мало мне рассказывал о себе – наверное, считал, раз я девочка, то мне и неинтересно – про нахимовское училище, про войну. Да и виделись с отцом мы нечасто и коротко: то он ходил в море, то работал на руководящих должностях, которые требовали сил и отдачи, но, главное, времени. Много лет он посвятил освоению Севера – и работая в «Севморпути», и в Министерстве морского флота, и будучи капитаном-наставником ледокола «Ленин». На несколько лет он уезжал в бухту Провидения на Чукотку, куда его направили начальником порта. А после этого он опять ушёл в море – был капитаном и на ледоколах, и на транспортных рефрижераторах, и на рыболовецких судах – от Мурманского пароходства. В шестидесятые несколько раз ходил на Кубу (только сейчас начинаю понимать, что это было связано с «Карибским кризисом»). В доме было огромное количество редких раковин и кораллов, которые я с радостью раздаривала…

А «оседлую жизнь» папа начал вести тогда, только когда серьёзно заболел. Приехал в отпуск, пошёл на даче за грибами, и у него случился первый и очень тяжёлый инсульт. Он, вопреки прогнозам врачей, оправился. Вернулись и речь, и движение. Но, к сожалению, многое он уже не мог вспомнить.

Отец успел понянчить моих сыновей, которых очень любил. Васю он пытался заразить любовью к футболу (отец в юности играл в профессиональном клубе «Динамо»), даже водил его на стадион. Но Василий остался холоден к этому виду спорта. А когда появился на свет Саша, отец был уже стареньким и футбол смотрел только по телевизору, при этом так громогласно крича «Гоооол!», что мама пряталась в другой комнате. Саню тоже не заинтересовал футбол. Но зато Александр, который с младенческого возраста тяготел к режиссуре, репетировал и снимал с дедом клипы, сам гримировал и одевал его, преображая то в индейца, то в пирата, то в героя вестерна. А отец, от природы артистичный, с удовольствием внуку подчинялся. И барабанил на игрушечных барабанах, загримированный под негритянского музыканта…

А когда отца не стало, Саня неожиданно унаследовал дедову страсть к футболу. А потом передал её и племяннику, моему внуку Жене. Так что на даче у нас не сад, а футбольное поле и ворота. А вся комната Саши увешана шарфиками и флагами разных команд – я привожу их со всех концов света. Правда, все мы болельщики ЦСКА. Раньше мы с Саней ходили на матчи вместе. Но Саня старался садиться от меня подальше – он стеснялся того, что я так громко ору «Гоооооол!». А сейчас Саня ездит на футбол без меня…

Отец тяжело заболел – сказались его ранения и контузия во время войны. Образовалась киста мозга. И началось то, что медики называют «мерцающим сознанием»: вот он совсем ясно мыслит, а потом – приступ отбрасывает его в неведомые дали. Он вскакивает и говорит мне: «Костька! Прыгаем! Давай ты – из этого окна, а я из того…» И он взлетает на окно, с которого я едва успеваю его стащить. В своём сознании он видит меня одноклассником Костей Сотниковым, тем самым, который «курсант номер один»…

Врачи говорили, что нужно отца положить уже до конца дней в неврологию или в психиатрическую больницу, потому что болезнь может развиваться долго и однажды мы попросту можем не справиться, и он выскочит в окно или – мало ли что ещё…

Но я на эту тему даже говорить отказалась. Как это?! В моменты просветления он что же, будет страдать от того, что родственники сдали его в ЭТУ больницу?! Категорически – НЕТ!..

Отцу становилось все хуже. Он слабел. И тогда я осторожно спросила его, как он относится к тому, чтобы я попросила отца Сергия, чтобы он приехал его исповедовать и соборовать. Папа неожиданно обрадовался…