Наталья Варлей - Канатоходка

Эх, Вовка! Мог ли ты предположить, что когда-нибудь такое случится?!.

В последние свои годы, когда уже ушли из жизни и Петя Башкатов (он умер первым), и Толик Дорога, Володя почувствовал, что беда подбирается и к его порогу – вернее, беда-то давно подобралась, но слишком поздно он понял, насколько это серьёзно и страшно. Он пытался лечиться. Ложился в разные клиники. С матерью они то съезжались, то разъезжались. Нонна Викторовна любила его до безумия, но и боялась – в периоды обострений и «ломок» Володя мог бегать за ней с ножом, требуя денег…

Я жила уже на Смоленской набережной. Уже родился Саня. Вася был юношей – оканчивал школу. Поразительно, но он, практически не видя отца (так, несколько приездов по настроению да случайные «пересечения» где-нибудь на съёмках – моих и параллельно Володиных – в разных городах, в гостиницах), был не только похож на Володю, но и стал разговаривать блоками Володиных фраз, его голосом, с его интонациями, с его выражением. Вот как это?!.

Нонна Викторовна мне потом рассказывала, что Вовка часто говорил ей: «Мам! Хочешь послушать мой голос?» – и набирал наш номер телефона. Подходил Василий. Вовка молча слушал, улыбаясь, а потом протягивал ей трубку…

Однажды он наткнулся на меня. Мы поговорили очень по-доброму. Неожиданно он спросил как-то по-детски: «Масик! А младший твой совсем на меня не похож?» – «Нет, Вовочка, не похож» – засмеялась я…

Весть о смерти Володи мне принесла Наташа Кустинская. Она позвонила и сказала, что Володю нашли мёртвым в его однокомнатной квартире в Строгино. Володя там жил один. Дверь в квартиру была не заперта.

Я тут же позвонила Нонне Викторовне. Она зарыдала в трубку: «Наташенька! Ты же понимаешь, что он был болен! Никого не хочу видеть на похоронах, кроме тебя и Васеньки! Я знаю, как ты билась, чтобы из лап болезни вырвать, а остальным было всё равно – лишь бы рядом был. А умирал Вовка один, и жена его бросила. И никого из сокурсников не хочу видеть…»

«Хорошо», – сказала я и спросила, как насчёт отпевания. «Не знаю, – засомневалась Нонна Викторовна, – вроде у Вовки над кроватью крест всегда висел…»

Я обещала организовать отпевание. Тогда это было непросто. Шёл 90-й год. Церкви ещё только начали потихоньку открываться и восстанавливаться. Службы шли в немногих.

Я позвонила нашему духовнику, отцу Алексею. Он приехал к нам на Смоленскую. Отслужил «заупокойную» панихиду. И сказал, что договорился об отпевании в храме недалеко от кладбища. Но предупредил, что ни в коем случае нельзя опаздывать, потому что через час после отпевания в том же храме будет венчание молодых, и батюшка должен переодеться в другие одежды и приготовиться к другому обряду. Важно, чтобы эти два ритуала не наложились один на другой… Я пообещала, но… человек предполагает, а Бог располагает.

Всё пошло не так, как надо, – да и можно ли было в такой день рассчитывать на пунктуальность…

В день похорон мы с Васей подъехали к моргу. Собрались все родственники, близкие, знакомые и незнакомые. Наташа, вторая жена, с сыном Вовочкой и матерью. Вячеслав Васильевич стоял рядом с дочкой Анечкой…

Все в сборе – нет только Нонны Викторовны. Она приехала почти на два часа позже – вообще никакая. И не вышла, а почти выпала из автобуса. Я стояла близко и её подхватила. Она увидела восемнадцатилетнего Васю, схватила его за руки и заплакала: «Васечка! Ручки Вовочкины…»

Конечно, в храм на отпевание мы все приехали на полтора часа позже назначенного времени. В результате по церкви уже ходили те, кто приехал на венчание, в том числе и оператор с камерой, которая торчала из спортивной сумки…

Плохо помню, как всё происходило. Слёзы застилали глаза. Нонна Викторовна почти висела на мне, так она ослабла от горя, и я всё боялась, что она упадёт…

На кладбище, когда все начали прощаться с Володей, видимо, стала отходить заморозка, и его лицо стало медленно отворачиваться в сторону от стоящих рядом с гробом…

«Вовочка! От кого же ты отворачиваешься?!» – громко заголосила тёща. «Уберите её!» – закричала Нонна Викторовна…

Володю похоронили под большими деревьями на Кунцевском кладбище. «Вот здесь и меня похоронят, сынок. Подожди…» – вдруг произнесла Нонна Викторовна…

Все медленно пошли к автобусу…

«А вас я не хочу видеть!» – сказала Мордюкова поднимающимся по ступенькам в автобус Наталье с Вовочкой и тёщей. Те вышли. Все стали говорить Нонне, что это неправильно, не по-христиански. Но она как отрезала: «Нет!» – и всё…

На 9-й день мы встретились у Володиной могилы, а потом поехали, как и в день похорон, в его квартиру, чтобы помянуть его.

А на сороковой день у Володиной могилы Нонна Викторовна вдруг стала ссориться с сестрой. «Нонна Викторовна! Нельзя в таком месте ссориться», – попробовала смягчить ситуацию я. Но вдруг она посмотрела на меня неожиданно зло и сказала: «А тебя-то кто спрашивает?!» Меня потряс этот тон. Но я смолчала – только слёзы покатились.

Поминать Володю мы поехали уже не в его квартиру, в Строгино, – она отошла в пользу государства, – а в Ноннину, в Крылатском. И там я почувствовала, что злость по отношению ко мне – не случайное настроение: что-то произошло, что-то резко изменилось…

Когда через несколько дней я позвонила ей, чтобы спросить, как она и что случилось на сороковины, – я вдруг услышала, что, оказывается, я «специально» стояла на похоронах рядом с ней, потому что «заказала телевидение» и хотела рядом с ней «сниматься»! И что этого она мне никогда не простит! Я опешила от такого абсурда. Потом попробовала объяснить, что это полная чушь, что мне совершенно незачем было «звать телевидение», чтобы сниматься во время похорон, да и зачем мне, известной артистке, «светиться» рядом с ней для телевидения в такой день – это же вообще грех!..

Но она не стала меня дослушивать и бросила трубку…

Я написала ей письмо. И получила ответ, после которого сутки рыдала: вот там она прямым текстом обвинила меня в том, что «Вася не Володин сын», а… Кости Райкина… Большей ахинеи нельзя и придумать!.. Откуда «растут ноги» у этого слуха, я начала понимать намного позже…

Проплакав сутки, я поехала на исповедь к отцу Алексею и всё ему рассказала. Он ахнул: «Надо же, какое искушение! А „телевидение“ – это же оператор, который приехал снимать венчание!»

И батюшка велел мне ничего не выяснять, ничего никому не доказывать – только молиться. «Если Богу будет угодно, чтобы вы помирились, – она сама придёт. А нет – значит, придётся смириться…»

И я отпустила ситуацию. И молилась. Хотя в то, что «сама придёт», не очень-то верила…

Спустя несколько лет мы выступали в каком-то концерте. Меня посадили в одну в гримёрку, а Иру Алфёрову вместе с Нонной Викторовной – в соседнюю. Минут через пятнадцать Ира постучалась ко мне и спросила: «Наташа! А можно я к вам? А то я Мордюкову боюсь!» – «Конечно, Ирочка!» – ответила я.