Анатолий Маляр - Записки одессита. Часть вторая. Послеоккупационный период

На другой день Миша опять вел себя очень спокойно, даже интеллигентно, и никто не слышал от него плохого слова.

Водители таксопарка его иначе не называли, как Мишкой-бандитом, а у него при себе никогда не было даже перочинного ножичка. Единственным оружием Михаила было его пьяное горло. Оно его и подвело.

По Молдаванке проходили мутные личности, по всей видимости из отсидевших блатных. Пьяный Миша, прияв их за обычных фраеров, стал кричать:

— Всех перережу!..

Один из блатных что-то негромко Мише сказал. Его слова подействовали как укус Жучки-собачки за больное место… Миша, вместо того, чтобы просто замолчать, кинулся с криком на обидчика, и тут же обмяк. Пырнули его заточкой, и, даже не обернувшись, пошли в сторону Косвенной.

Водители долго вспоминали Мишку-бандита, который бандитом никогда не был.

Для связистов на любом предприятии не бывает незнакомых помещений. Приходится устанавливать телефоны, ремонтировать линии. Очень скоро я узнал всех работающих на предприятии начальников и их подчиненных. В административном корпусе, кроме них, располагался таксометрный цех, в котором всегда было шумно и весело. В обед там жарилась картошка на сале с луком, иногда с мясом, и этот запах, распространяясь по длинному коридору, щекотал ноздри руководству.

Слесарю Жорику исполнилось восемнадцать лет, когда наши войска освободили Одессу. Прошел с боями всю Европу, закончил войну в Берлине. Был он таким, как все, и веселился с немками не лучше, и не хуже других, но подошло время показать новым немецким властям, что Красная армия пришла не только их насиловать, но и освобождать…

Жорику не повезло — он оказался крайним. Отсидел свое, вернулся домой. Статья у него была не такая страшная, как «враг народа», и ему разрешили работать слесарем. Опыт последних лет подсказал ему, как себя обезопасить от стукачей. Над своим верстаком Жорик повесил громадный портрет Карла Маркса в золоченой раме, о котором, в своем кругу говорил с хитроватым прищуром:

— Посмотрите, какой приятный дедушка! Это — мой Карлик! — и, осмотревшись по сторонам, добавлял: — Навыдумывал всякой херни, а мы должны жить при этих порядках…

Своих клиентов и друзей Жорик приветствовал на чистейшем немецком языке, не скрывая своих познаний:

— Гут морген, сахарин!

— Йо, йо! — вторили ему наши «пылеглоты», доказывая, что и они не только лыком шиты.

— Русиш культуриш! — добавлял Жорик, подчеркивая свою высокую культуру и образованность.

— А хули-ишь? — отметали все сомнения по поводу его личных качеств друзья.

Как-то при мне зашел его друг детства с восемнадцатилетним сыном, и стали они громко, захлебываясь словами, вспоминать, как в молодые годы на пересыпьской квартире у Жорика, «давали банку». Сынок друга с голой задницей сидел на дощатом полу и шпаклевал щели собственными испражнениями.

— Как время бежит! Теперь идет в армию. Что он будет там размазывать? — умилялись своим воспоминаниям друзья.

Любили собираться в этом цеху водители в возрасте за пятьдесят. Среди них были и те, кто встречался на Эльбе с американцами, помнили их восторженные лица, их отношение к русским солдатам. Слегка соприкоснувшись с немецкими войсками, они прекрасно понимали, чего стоило Советской Армии отступление до Сталинграда, бойня в разрушенном городе и наступление до Эльбы — это было почти все, что знали солдаты союзников.

Вспомнил один из таксистов, как его окружили американские солдаты, водители студебеккеров, и стали угощать всем, чем располагал «второй фронт». Он выпил, затем стал объяснять, что его грузовик, тоже «Студебеккер», нуждается в ремонте, поэтому пить он больше не может. Американцы рассмеялись — смешную причину нашел этот русский… Таксист вспомнил, как тяжело тогда утром просыпался, крутя больной головой в поисках своего грузовика. Своим видом он еще больше рассмешил веселых американцев. Солдаты со смехом усадили его за импровизированный стол, повторили встречу, и вручили ключи от новенького студебеккера. «Твой металлолом тебе больше не нужен!» — это он понял по жестам и мимике союзников.

Жорику Шафрану тоже было что вспомнить о Берлине. Встречался и он с солдатами оккупационных союзных войск:

— Во всех поездах были вагоны, в которых немцам запрещали ездить. Мне было стыдно садиться в эти вагоны, но ездить вместе с немцами строго запрещалось. По сравнению со светлой опрятной униформой союзников наше порыжевшее и оборванное обмундирование выглядело убого. Русская военная форма очень хороша для передвижения ползком по грязи на большие дистанции, прозябания в окопах, лежания в братских могилах, но она плоховато смотрелась в побежденном Берлине.

В поездах советские солдаты и офицеры, не всегда вовремя снабжавшиеся папиросами, скручивали толстенные махорочные «козьи ножки» и пыхтели самосадом. Американцы, англичане и французы спешили угостить их «Честерфилдом», чтобы не угореть.

Позже наших военных переодели в приличную форму оккупационных советских войск. Офицерам разрешили привезти свои семьи в Германию. В основном, жены были колхозницами, которым повезло. Они стали покупать одежду в немецких магазинах и наших военторгах, расположенных на территории воинских частей, частично снабжавшихся из резерва союзников.

Колхозницы накупили недорогих ночных рубашек и стали, глядя одна на другую, гордо разгуливать в них по городкам восточной Германии. В войска был направлен срочный приказ, запрещавший женам наших офицеров и сверхсрочников появляться на улицах в нижнем белье. Женщины были не виноваты: о существовании таких предметов туалета они, в основном, узнали там, в Германии.

Как-то соседка рассказала маме анекдот:

Пришла колхозница в магазин, и спрашивает:

— У вас бухгалтер е?

— Сейчас нет, есть только заместитель.

— Нэхай будэ заместитель, абы цыцкы трымав!

По своей трагичности судьба Якова Григорьевича Бондарского, работавшего в том же цеху, была схожей с судьбами многих одесситов, да и вообще советских людей. Отслужил он во фронтовой разведке всю войну. Везунчик — вернулся без единой царапины, и уверовал в свой ум и фортуну.

В Одессе для него нашлось место водителя грузового автомобиля, и жил он по тем временам безбедно. Вез как-то из колхоза полный кузов девушек в город. Проезжали пшеничное поле, и девушки затарабанили кулаками по крыше кабины. Яша остановился. Девушки резво побежали в поле. Вскоре вернулись. Некоторые держали в руках букетики маков с колосками пшеницы. Смеялись. Утром Бондарского вызвали в милицию:

— Яков Григорьевич, вы видели женщин, несущих с поля колоски пшеницы к машине?