Анатолий Маляр - Записки одессита. Часть вторая. Послеоккупационный период

— Мне не жалко, но как явится домой это чудо? — засмеялась официантка.

Вышли на Преображенскую, стали «рассуждать». Подошла немолодая проститутка, молча стала слушать наши умные речи. Митя спросил:

— Толя, пойдем с ней?

— Да пошла она…

Мы были в такой кондиции, что она не могла ожидать такого ответа, и надеялась на лучшее отношение. Женщину прорвало:

— Дома их жены ждут, а они здесь по ночам шатаются, пьяницы! — запричитала она во все горло.

Этот крик нас несколько отрезвил, и, вняв справедливому упреку проститутки, мы разошлись по домам.

На следующий день в таксопарке, как и на всех предприятиях, проходило отчетно-выборное партсобрание, как обычно, с выбиванием пыли на грудях выступающих, и с клятвами верности партии и правительству. Неожиданно меня выдвинули в члены парткома, проголосовали, и оказался я там. Все избранные вместе с генеральным директором были доставлены на таксомоторах в ресторан «Киев», где уже был накрыт длинный стол. Секретарь Ильичевского райкома торжественно поздравил нас с высокой честью…

На первом заседании парткома принимали в кандидаты двух молодых водителей. Вошел первый. Пожилой таксист, старейший член парткома, спросил:

— Что Вы скажите по поводу статьи Владимира Ильича Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»?

Вникать в суть вопроса я не стал, но подумал: «Ни хрена себе!»

Водитель промямлил что-то неопределенное, университетов он не кончал, статьи не читал, но в целом политику партии понимал… В общем, как-то обошлось.

Вошел второй. Тот же старейший член задает тот же вопрос. По всей видимости, из всего научного коммунизма он не знал ничего, кроме мудреного названия ленинского опуса, но этого ему хватало на все годы членства в парткоме, и его эрудицию ценили высоко.

В одной из автоколонн коммунисты избрали председателем народного контроля молодого парня, понимавшего свою должность слишком прямолинейно. Колеса его нового автомобиля, обычно, были проколоты. Его это не останавливало…

Никто не смел посягать на «святая святых» — работу автослесарей, проверяющих техническое состояние автомашин при возвращении в гараж. Движения рук из ямы были такими же незаметными, как и встречные, с рублем между пальцами. Столько же совала в карман белого халатика медсестричка, визуально проверявшая «техсостояние» выезжавших водителей. На одном из заседаний парткома зачитали заявление водителя-коммуниста:

«В связи с тяжелым материальным состоянием, прошу предоставить мне место автослесаря на КТП».

Он не догадывался, что такую должность не предоставляют нуждающимся коммунистам, а только тем, кто хорошо усвоил поговорку «сам будешь есть — подавишься».

Однажды в таксопарке отключили напряжение. Делать нечего, и яков Бондарский задумчиво сказал:

— Толик, вот ты окончил техникум, институт. Объясни мене, старому еврею с поврежденной нервной системой, как у коммунистов получается все, что они провозглашают? Коллективизацию провели, индустриализацию одолели, в войне победили, за считанные годы восстановили разрушенную страну… Я тут посчитал, почти на пальцах: до войны в нашей стране жили сто шестьдесят миллионов человек. Для Сталина произвели перепись населения немного по-другому, чтобы напугать Гитлера, но ладно… Около тридцати миллионов погибло во время войны, примерно десять, попавших в плен, поселились в ГУЛАГе. А там уже сидело миллионов двадцать «врагов народа» и уголовников. В стране не может быть менее пятидесяти миллионов стариков и детей со студентами. Работают в «органах» и служат в армии пять миллионов. В колхозах голодных крепостных — миллионов двадцать. Кто же восстанавливал хозяйство, кто строил «хрущевки», ведь оставалось у Никиты Сергеевича не более 25 миллионов работоспособного населения, включая горлопанов-коммунистов и комсомольцев, от которых мало проку? Я не удивлюсь, если они выполнят и продовольственную программу! Вот только за счет кого?

Над трудовыми ресурсами страны я не задумывался до этого разговора. Ни в техникуме, ни в институте об этом никто не говорил. Как же обыкновенный слесарь, над которым вовсю поиздевались «органы», додумался до такого?

— Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. За счет кого? За счет чего? — не унимался Яков Григорьевич.

— Яша, — попытался успокоить его я, — уже давно нет Никиты Сергеевича в Кремле, а ты все нервничаешь, хочешь знать за счет кого можно строить коммунизм. При Сталине его строили за счет ГУЛАГа, а теперь — не знаю!

— И для этого тебя столько лет учили? — удивленно посмотрел на меня Яков Григорьевич. — Тьфу на вашу учебу! — Яков смачно плюнул под верстак.

Государство делало вид, что оно платит, а его граждане делали вид, что работают. Эта связь стала заметной всем, и задумались умные головы в Москве над «научной организацией труда». Повсеместно открыли лаборатории НОТ.

Денег не жалели, усадили за столы молоденьких девочек, окончивших экономические факультеты ВУЗов. Они с умным видом обходили все участки предприятий, вносили рекомендации по перестановке столов и стульев, верстаков и окошек кассиров. Экономический эффект от своих предложений они подсчитывали сами, он оказывался баснословным. От каждого из таких действий производительность труда возрастала в разы… И водителям увеличивалось плановое задание, а руководству и инженерам НОТ начислялась дополнительная премия.

Молоденькие женщины легко защищали кандидатские и докторские диссертации, становились главными экономистами и главными инженерами крупных предприятий.

Иногда связистам хотелось отдохнуть от повседневных забот. Как можно жить, жить и не крикнуть? В мастерской оставались радиомастера низкой квалификации, умеющие заменить радиостанцию или антенну. Оповещались заранее Миша, Борис, назначалась встреча на Привозе. Тщательно подбиралась закуска: свежие и соленые огурцы, помидоры, крестьянская колбаса, копченое мясо, сало, селедка, и все, «что нам улыбалось». Покупали также граненые стаканы по 8 копеек за штуку, и к ним — водку, столько, сколько по нашим расчетам, должно было хватить. Хлеб и минеральную воду покупали возле парка Шевченко. Торбы получались тяжелыми, и приходилось брать в качестве тягловой силы «молодого», с которого денег обычно не брали.

Приезжали к морю на склон возле пляжа «Отрада», расстилали газеты. Все раскладывалось со вкусом, так, чтобы глазу было приятно смотреть на этот «стол». Рассаживались вокруг на камни, которые обычно находились под кустами, и начинали «гудеть». На природе, «с видом на море и обратно», отдыхалось долго и весело. Когда дыхание становилось как у голов Змея Горыныча, Митя Калинчак начинал разговор на политические темы: