Элис Шрёдер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Впервые за всю историю партнерства участники не стали увеличивать свои доли, а, напротив, вывели из партнерства в январе 1968 года капитал на сумму 1,6 миллиона долларов. Тем не менее это была незначительная часть того, что они могли бы забрать. В сущности, из партнерства ушел всего лишь один доллар из каждых тридцати. А через несколько недель Баффет объявил о результатах партнерства за 1967 год: Buffet Partnership Ltd. показал рост в 36%. Рост индекса Доу-Джонса за этот год составил всего 19%. Таким образом, всего за два года каждый доллар, находившийся под присмотром Баффета, вырос более чем на 60 центов, при том что доллар, вложенный в индекс Доу, так и оставался на прежней отметке.

Уоррен пожелал всего хорошего покидавшим его партнерам, причем в его словах содержалась скрытая ирония: «Это решение имеет для них большой смысл. Большинство из них имеет и способности, и мотивацию к тому, чтобы получить более высокие результаты, чем наши. Я же освобождаю себя от обязанности добиваться результата, достижение которого в нынешних условиях может оказаться под вопросом» 10.

«Финансовый гений — это растущий рынок», — как впоследствии сказал Кеннет Гэлбрейт 223 11.

Теперь у Баффета появилось (по крайней мере теоретически) больше времени на личные интересы, о которых он говорил, и меньше напряжения на работе. После речи Кинга Розенфилду не составило особого труда превратить Баффета в доверенное лицо Гриннелла. Если принять во внимание всю нелюбовь Баффета к комитетам и собраниям, легко можно представить себе, насколько он был тронут встречей в колледже, а также насколько близкие отношения сложились у него с Розенфилдом.

Разумеется, прежде всего он направился в финансовый комитет, в котором встретил немало других доверенных лиц, обладавших крайне схожими взглядами. Председателем комитета был Боб Нойс, управлявший компанией под названием Fairchild Semiconductor, производителем электронных схем (то есть продукции, о которой Баффет знал крайне мало и которая его совершенно не интересовала). Нойс, бывший выпускник Гриннела, которого однажды временно отчислили за кражу свиньи (он хотел приготовить блюдо под названием «свинина по-гавайски с листьями таро», а обвинение в краже считалось крайне серьезным в штате, активно занимавшемся разведением свиней), обладал обаянием человека, отлично знавшего, что он делает и почему*. Однако при этом он «оставался обычным парнем. Он совершенно не казался ученым или что-то вроде этого», — вспоминает Баффет. Помимо прочего, Нойс просто-таки ненавидел любые иерархии и симпатизировал аутсайдерам, что вполне соответствовало духу Гриннелла.

Баффет испытывал непреодолимое желание сделать что-то важное в области гражданских прав — и чем быстрее, тем лучше. Он понимал, что мог бы помочь многим людям, «находясь за сценой» и используя свой разум и финансовую смекалку. Розенфилд начал понемногу представлять Баффета влиятельным лицам из Демократической партии. Баффет стал проводить много времени с Гарольдом Хьюзом, сенатором-демократом от Айовы, и Джином Гленном, кандидатом на пост в Сенате на очередных выборах.

А в марте 1968 года в Омаху приехал один из самых противоречивых людей в Америке — бывший губернатор штата Алабама Джордж Уоллес. Он выдвинул свою кандидатуру на пост президента США и посетил город в рамках своего предвыборного турне, пытаясь получить достаточное количество подписей выборщиков для того, чтобы попасть в избирательные списки Небраски в качестве кандидата от Американской независимой партии.

В зал, рассчитанный на 1400 человек, набилось почти 5000 зрителей, желавших своими глазами увидеть человека, в течение семи лет занимавшего пост губернатора под лозунгом «Сегрегация сегодня, сегрегация завтра, сегрегация навсегда» 12. Его сторонникам потребовалось всего восемь минут для того, чтобы собрать подписи, позволявшие его кандидатуре войти в списки для голосования в Небраске. Внезапно воздух в зале наполнился зловонным запахом химикатов. Едва Уоллес начал говорить, из аудитории в трибуну полетели палки, обрывки плакатов, бумажные стаканчики, камни 13. Начали летать кресла, в воздухе замелькали дубинки, пролилась кровь. Полиция применила слезоточивый газ. Толпа, вырвавшаяся из зала на 16-ю стрит, начала вытаскивать из машин водителей и избивать их. Она забрасывала дома «коктейлями Молотова», по всему району вспыхнули пожары, тротуары были засыпаны разбитыми стеклами, а по магазинам вовсю шарили мародеры. Через несколько часов буря улеглась, и город начал понемногу возвращаться к порядку. Однако затем полицейский, находившийся не на дежурстве, убил 17-летнего мальчишку, заглянувшего в ломбард, ошибочно приняв его за мародера 14.

В течение нескольких следующих дней старшеклассники не ходили на занятия в школы, а принялись бить стекла и устраивать пожары 15. Еще через несколько дней полицейские и снайперы устроили несколько перестрелок и арестовали ряд людей, в том числе нескольких членов омахской ячейки «Черных пантер» 16224.

Расовые беспорядки продолжались все лето, однако Сьюзи не переставала регулярно посещать негритянские районы. Она верила в свои отличные отношения с представителями чернокожего сообщества и пренебрегала возможной опасностью. Уоррен не всегда был в курсе того, чем в точности она занимается, но чувствовал, что порой она заходит слишком далеко, отдавая предпочтение интересам других людей перед личными. Собственный страх Уоррена перед насилием и властью банд уходил корнями в предыдущие поколения.

Говард Баффет часто вспоминал и рассказывал детям об одной сцене, свидетелем которой он стал в 16-летнем возрасте. Тысячи людей собрались перед зданием суда графства Даглас, затем ворвались внутрь и попытались линчевать мэра Омахи. Помимо этого, они избили, кастрировали и повесили чернокожего старика, обвиненного в изнасиловании. После этого они протащили его тело по улицам. Затем нашпиговали его пулями, вновь повесили, а потом еще и подожгли. Бунт в здании суда стал одной из самых постыдных страниц в истории Омахи. Говард был свидетелем не всех актов насилия в тот день, однако своими глазами видел, как толпа линчевателей превратила уличный фонарь в импровизированную виселицу, а мэр Омахи стоял перед ней с петлей на шее и был спасен от смерти буквально в последний момент 17. Память об этом преследовала Говарда до конца его дней 18. Он собственными глазами видел, с какой скоростью обычные люди, сбившиеся в банду, могут поддаться темным глубинам человеческой природы.

Поэтому когда Кинг говорил о том, что массовые социальные беспорядки могут потенциально привести к фашизму, эти слова не требовали для Уоррена Баффета никакого дополнительного пояснения. Отчасти эта логика переплеталась с его стремлением поддерживать слабых, выходившим за рамки привычных инстинктов. Многие думали, что подобные проявления жестокости невозможны в Соединенных Штатах, однако они происходили вновь и вновь. Задача закона — не менять сердца, говорил Кинг, а ограничивать бессердечных. Кого же он считал бессердечными? На этот вопрос он не ответил.