Элис Шрёдер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

«Саломоновцы» изо всех сил старались спасти компанию. Они звонили клиентам и умоляли их не покидать Salomon, не избавляться от обесценивавшихся активов, потому что долговые средства, привлеченные для финансирования, иссякали. Джон Макфарлейн и отдел торговли, продававший и покупавший пакеты акций, всеми силами боролись с бегством активов, вели переговоры с огромным количеством кредиторов, многие из которых отказывались переводить деньги на счета компании 420.

Балансовый отчет сжимался в среднем на миллиард долларов в день. Макфарлейн и трейдеры несколько раз встречались с кредиторами, чтобы увериться в том, что те обо всем проинформированы. Затем весь коллектив сконцентрировался на стабилизации балансового отчета Salomon и отношений с клиентами, постепенно повышая плату за комиссии с размещения капитала и позволяя законам экономики делать всю остальную работу 26. Компания выплатила все долги по коммерческим ценным бумагам, реструктурировала долг, разместив на рынке среднесрочные векселя и взяв долгосрочные кредиты. Используя рынок фьючерсов и свопы (торговлю деривативами), трейдеры компании «на цыпочках» ходили по рынку, маскируя гигантскую торговлю, которую они затеяли. Если бы другие брокеры распознали модели их продаж, это могло бы спровоцировать искусственное снижение курсов акций 27.

Уверенности в том, что компания выживет, если ей предъявят обвинение в уголовном преступлении, не было. Сотрудники поняли смысл послания Баффета. В накаленной атмосфере, подогревавшейся гневными речами конгрессменов и регуляторов, никаких нарушений просто нельзя было допустить. «Я хочу, чтобы каждый служащий видел в себе сотрудника отдела по соблюдению норм», — сказал Баффет. Это означало, что для спасения компании все должны были следить друг за другом. Одновременно все знали, что МТО, как минный тральщик, обследует каждый сантиметр в поисках нарушений. С уходом клиентов объемы торговли сократились, появился страх, прежняя корпоративная культура, позволявшая идти почти на хулиганский риск, постепенно сходила на нет.

Вскоре Баффету опять пришлось ехать в Вашингтон, на этот раз чтобы выступить перед Сенатом. Корриган Бриден и федеральные прокуроры по-прежнему были крайне возмущены поведением Salomon. В ожидании, когда его вызовут, сидя двумя рядами позади Корригана в сенатской комнате, Баффет услышал, как другой сенатор, Крис Додд, спросил у Корригана, не потеряла ли ФРС бдительность 28. Корриган ответил, что бдительность они не теряли, а письмо Стернлайта, побуждавшее к изменениям в менеджменте Salomon, компанией было проигнорировано. Баффет видел, что это воспринималось Корриганом как плевок со стороны Salomon ему в лицо.

Баффет, фигурально выражаясь, стал чесать затылок. Он понял, что есть какая-то серьезная проблема, о которой говорил Корриган, но он, Баффет, не знал о ней 421.

Когда настала очередь Баффета давать показания, он сказал: «Государство имеет право рассчитывать на то, что правила и законы будут соблюдаться. Salomon не выполнила этого обязательства». Конгрессмены пожаловались на слишком высокие зарплаты в Salomon. «Как один арбитражер-трейдер может заработать 23 миллиона?» — спросили они. «Меня это беспокоит не меньше, чем вас», — ответил Баффет. Законодатели хотели узнать, что представляет собой облигационный арбитраж и помогает ли он экономическому развитию. Баффет дал свои пояснения, а потом сказал: «Я бы не хотел, чтобы вы заставляли меня выступать в роли учителя государственной школы».

«Почему совет директоров, в который входили такие умные люди, оказался настолько невнимательным и вовремя не поднял тревогу?» — спросил один из конгрессменов. Не показывая вида, что внутренне он буквально кипит из-за письма Стернлайта (что бы оно собой ни представляло), Баффет сказал, что менеджмент компании скрывал информацию 29. И признал, что Мангер оказался единственным, кто смог задать правильные вопросы, когда раздался первый телефонный звонок.

Он не хотел защищать Salomon, представляя его таким, каким он виделся всем до сих пор, — прекрасной компанией с великолепной корпоративной культурой, в которой ужасный проступок совершил один-единственный сотрудник, а недосмотр менеджмента в результате привел к катастрофе. У Баффета не прибавилось бы друзей, если бы он встал на защиту «покера лжецов». Нет, Salomon была финансовой Гоморрой, деятельность которой нужно расследовать, а затем каленым железом выжечь все незаконные методы ведения дел.

Эта прямая, привлекательная позиция остановила начавшуюся было «охоту на ведьм». Сотрудники начали следовать стратегии, предложенной Баффетом. «Это была блестящая стратегия, — рассказывал Эрик Розенфельд. — Приказ о выступлении был отдан, и мы выступили».

Вернувшись в Salomon, Баффет сразу стал выяснять детали письма Стернлайта. Он был в ярости, рассказывал член совета директоров Гедаль Горовиц. Сокрытие информации Баффет расценивал как тяжкое уголовное преступление. Он был страшно зол, что ему никто не сказал про письмо и на него не было дано никакого ответа. Баффет расценил случившееся как еще один пример «информационного рационирования». Сокрытие письма от совета директоров заставило его принимать совсем не те решения, которых ожидал Корриган. Баффет и Мангер стали жестче относиться к прежнему менеджменту компании. Стало понятно, какой смысл Мангер вкладывал в свою фразу о «сосании» компанией «большого пальца» — полное игнорирование очевидного до тех пор, пока «памперс не переполнится». В течение двух недель, как рассказывает Мангер, «мы уделили повышенное внимание нашим властелинам (Министерству финансов и ФРС). По мере углубления наших знаний взгляды на суть дела изменились». «Что касается Гутфрейнда, то у нас не было никаких оснований прощать его», — говорил Баффет 30.

Несмотря на все разоблачения, Баффет руководил Salomon с невозмутимостью и спокойствием, в то время как Мохан и еще несколько сотрудников, «надев защитные костюмы», составили команду «уборщиков». Но, несмотря на кажущееся внешнее спокойствие, внутри Баффет бурлил. Чтобы хотя бы на время забыть про Salomon, он часами играл на компьютере в Monty. Ему очень хотелось обратно в Омаху. Глэдис Кайзер заметила, какой легкой становилась его походка, когда он возвращался, и как тяжелели его шаги, когда он уезжал. Она хотела выйти на пенсию, но решила повременить, видя, каким трудным выдался последний год для ее босса 31. Нью-Йорк явно был не его городом, причем с возрастом неприятие это только усугубилось (по сравнению с теми временами, когда он в молодости работал в «Грэхем-Ньюман»). Баффет вел себя отчужденно, никогда не появлялся в биржевом зале. Один из топ-менеджеров заметил, что даже мимолетный взгляд Баффета на проходящего мимо подчиненного был редким событием. Из Сан-Франциско его приехала навестить Сьюзи. Кей Грэхем составляла ему компанию при игре в бридж. Уже давно у него были постоянные партнеры — Кэрол Лумис, Джордж Гиллеспи и Эйс Гринберг, CEO компании Bear Stearns. Бридж помогал расслабиться, потому что, играя в него, Уоррен мог не думать ни о чем другом.