Элис Шрёдер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Уоррен тоже вернулся в Омаху той весной после окончания Колумбийского университета. Его родители уехали в Вашингтон, и он должен был жить в их доме, но прежде ему нужно было исполнить свой гражданский долг, и начало лета он провел в национальной гвардии. Несмотря на то что он не слишком годился для гвардии, это было лучше, чем отправиться воевать в Корею. Устав гвардии требовал, чтобы он ежегодно проводил несколько недель в тренировочном лагере в Ла-Кросс. Впрочем, и тренировочный лагерь не помог ему в достижении зрелости.

«Сначала ребята из национальной гвардии относились ко мне с подозрением из-за того, что мой отец был членом Конгресса. Они думали, что я буду вести себя как примадонна. Но такое отношение длилось недолго.

Гвардия — очень демократичная организация. В том смысле, что то, кем ты являешься снаружи, не имеет большого значения. Чтобы соответствовать, тебе нужно просто читать комиксы. Через час после прибытия я уже читал комиксы. Все их читали, почему бы и мне не начать? Мой словарный запас сократился примерно до четырех слов, вы и сами можете догадаться каких.

Я понял, что полезно проводить время с людьми, превосходящими тебя в чем-то. Так ты и сам можешь стать лучше. Если ты попадешь в плохую компанию, то быстро начнешь скатываться вниз. Это закон жизни».

Опыт, полученный в национальной гвардии, дал Уоррену стимул закончить после возвращения из лагеря одно дело. «Я страшно боялся публичных выступлений. Вы не представляете, каким я был, когда предстояло произнести речь. Это вселяло в меня такой ужас, что я просто не мог ничего сказать. Я испытывал тошноту. Мне пришлось выстраивать свою жизнь так, чтобы никогда ни перед кем не выступать. Вернувшись в Омаху после вручения дипломов, я увидел очередную рекламу курсов. Я знал, что в один прекрасный день мне все же придется выступать перед публикой. Это знание было так мучительно, что я записался на курсы только для того, чтобы избавиться от боли». Но это было не единственной целью. Он знал: чтобы завоевать сердце Сьюзан Томпсон, ему придется с ней разговаривать. Шансы на успех были небольшими, но он делал все возможное, чтобы сблизиться со Сьюзи, и понимал, что это лето, возможно, предоставляет ему последний шанс.

Группа учеников Дейла Карнеги встречалась в любимой гостинице скотоводов — отеле «Рим». «Я взял сто баксов наличными, отдал их инструктору Уолли Кинану и сказал: “Бери, пока я не передумал”.

Нас было человек двадцать пять или тридцать, и мы все пребывали в ужасе. Мы даже не могли сказать, как нас зовут. Просто стояли там и молчали. Меня впечатлила только одна вещь: после первой же встречи Уолли запомнил все наши имена. Он был хорошим преподавателем и пытался научить нас запоминать что-то с помощью ассоциаций, но этому фокусу я так и не научился.

Инструкторы дали нам книгу с текстами речей — докладами, предвыборными выступлениями, речами вице-губернаторов. Мы должны были каждую неделю пересказывать их. Это работает так: неделя за неделей ты учишься вылезать из своей скорлупы. Почему ты можешь разговаривать с кем-то пять минут с глазу на глаз, но перед группой людей замираешь? Во многом помогает практика — когда ты просто делаешь это. Мы очень помогли друг другу. И это сработало. Это самая важная научная степень, которую я когда-либо получал».

В то же время Уоррен не мог испытать свежеприобретенные навыки на Сьюзи — та старалась не попадаться ему на глаза. Тогда, зная, какое влияние на дочь имеет Док

Томпсон, Уоррен стал приходить к ним каждый вечер с укулеле под мышкой, стремясь очаровать отца девушки. «Она уходила на свидания с другими парнями, — говорит Баффет. — В ее отсутствие мне не оставалось ничего, кроме как обхаживать ее отца, и мы много с ним беседовали». Любитель летнего зноя, Томпсон вечерами сидел на защищенной от насекомых веранде, одетый в разгар июльской жары в шерстяной костюм-тройку пастельного цвета. Док играл на мандолине, а Уоррен пел, потел и подыгрывал ему на укулеле. Сьюзи тем временем тайно встречалась с Милтом.

Уоррену было комфортно рядом с Доком Томпсоном. Своей манерой рассуждать о мире, который катится ко всем чертям благодаря демократам, тот напоминал ему отца. Как раз тогда вышла книга «Свидетель», автобиография Уиттекера Чамберса, описывавшая его превращение из коммунистического шпиона в ярого противника коммунизма. Уоррен прочел книгу с огромным интересом, отчасти из-за описания дела Элджера Хисса. Чамберс обвинил Хисса в шпионаже, а сторонники Трумэна, политические оппоненты Баффета, пропустили обвинение мимо ушей. Только Ричард Никсон, молодой сенатор, работавший в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, начал преследовать Хисса и добился своего. Хисса осудили за лжесвидетельство в январе 1950 года. На подобные темы Док Томпсон мог говорить бесконечно. В отличие от Говарда Баффета он любил говорить еще и о спорте. Сыновей у него не было, и он думал, что Уоррен — лучшая находка в его жизни со времени изобретения жевательной резинки 25. Уоррен был сообразительным, протестантом и вдобавок республиканцем. Но прежде всего он не был Милтом Брауном.

Но поддержка со стороны Дока Томпсона не была таким уж достоинством. Шансов завоевать Сьюзи было по-прежнему немного. Она не могла не обращать внимания на его мешковатые носки и дешевые костюмы, но против него работало и многое другое. Правда, он был сыном конгрессмена, «особенным» парнем с кучей преимуществ. У него имелся диплом, неплохое состояние, и было очевидно, что его ждет успех. Он все время разговаривал о фондовых рынках, до которых ей не было дела. Девушек на свиданиях он развлекал отрепетированными шутками, загадками и головоломками. Благосклонность отца к Уоррену она воспринимала как еще одну попытку полностью контролировать ее жизнь. Док Томпсон изо всех сил навязывал Сьюзи Уоррена 26. «Нас было двое против нее одной», — говорит Баффет.

Милт, с другой стороны, нуждался в ней и в буквальном смысле страдал за свою веру. То, что ее отец не переносил его на дух, только добавляло ему очков.

Тем летом Браун работал в городе Каунсил-Блаффс. Получив уведомление о повышении платы за обучение в Северо-Западном университете, он понял, что не сможет позволить себе вернуться в Эванстон. Поэтому он отправился в дом Баффетов и вручил Берти, вице-президенту курса, письмо, в котором говорилось, что он переводится в Университет штата Айова 27. Той осенью Сьюзи поступала в Университет штата Омаха, и к тому моменту оба, и она и Милт, вынуждены были признать, что из-за ее отца их отношения ухудшились. Она провела лето в слезах.

Несмотря на то что Уоррен ее совсем не интересовал, Сьюзи не могла проводить время с человеком, не желая узнать о нем все. Вскоре она поняла, что первое впечатление было обманчиво. Он не был тем привилегированным самонадеянным парнем, которого она себе представляла. «Я был развалиной», — вспоминает Уоррен. Он был на грани нервного срыва. «Я чувствовал себя странным, не приспособленным к жизни в обществе. И кроме того, я так и не нашел свое место в жизни». Даже друзья замечали уязвимость Уоррена, которая скрывалась под его ложной бравадой. Постепенно Сьюзи поняла, каким никчемным он себя чувствовал 28. Все эти разговоры о фондовых рынках, дух провидца, игра на укулеле лишь скрывали его хрупкую личность, нуждающуюся во внимании. «Я не был ни в чем уверен, — говорит он. — Невероятно, что Сьюзи смогла разглядеть настоящего меня под всеми этими масками». На самом деле люди с проблемами были для Сьюзи лакомым кусочком. Позже Уоррен говорил, что она взялась за него, потому что «он был в достаточной мере евреем для Сьюзи, но не слишком еврейским мальчиком для ее отца». Поэтому она начала обращать на него внимание.