Маргарита Неручева - Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

Компьютер работал без остановки день и ночь. Старший надзиратель или председательствующий директор регулярно просматривали ленту. С внешней стороны стены были поставлены еще два дополнительных ограждения из колючей проволоки высотой в три метра, причем ближайшее к стене – под током высокого напряжения. В тюрьме имелась автономная электростанция, которая обеспечивала все ее внутренние потребности и не зависела от электроснабжения города. Между наружной стеной и электрифицированным забором была оборудована нейтральная полоса – покрытая травой земля. На территории тюрьмы имелись несколько дворов для прогулок, большой сад, складские помещения и мастерские, а также запасное здание тюрьмы. В Шпандау можно было попасть только через входные ворота со стороны Вильгельмштрассе.

По иронии судьбы новые заключенные хорошо знали эту тюрьму-крепость. Выбор ее был поистине справедлив, так как начиная с 1933 года она служила следственной тюрьмой и сборным пунктом для противников гитлеровского режима перед отправкой их в концентрационные лагеря. Вплоть до 47-го года в Шпандау сохранялись орудия пыток, специальное помещение с гильотиной и виселица. На стенах камер еще можно было прочитать надписи на русском, украинском, польском и сербском языках. Теперь здесь в одиночных камерах предстояло провести долгие годы Карлу Деницу, Константину фон Нейрату, Эриху Редеру, Альберту Шпееру, Бальдуру фон Шираху, Вальтеру Функу, а Рудольфу Гессу, приговоренному к пожизненному заключению, суждено было умереть в ее стенах. Самой же тюрьме предназначалось быть снесенной с лица земли после кончины последнего заключенного. Так оно и случилось, но если говорить о приговоре, то он предусматривал иное: преступник должен был закончить свою жизнь естественной смертью. А тут – самоубийство! Впрочем, обстоятельства скорее свидетельствуют… об убийстве заключенного. Обо всем этом я сразу подумала, как только прочитала в “ЛГ” о “самоубийстве” Гесса. Но все по порядку…

В августе 57-го года я была откомандирована из Москвы в Берлин для работы переводчицей в Шпандау. Я знала английский и французский, поэтому мне не составило большого труда в короткие сроки выучить немецкий. Одновременно пришлось выполнять еще и обязанности цензора.

Однако трудности, которые встретились на первых порах, были связаны отнюдь не с языками. По Уставу тюрьмы работа женского персонала внутри Шпандау категорически запрещалась, и когда председательствующий на заседании советский директор представил меня своим западным коллегам, произошло замешательство. Американцы заявили официальный протест и попросили решение вопроса перенести на следующее заседание. Я не была допущена в камерный блок. Прошло какое-то время, пока “западники” согласились на мое назначение и мне оформили постоянный пропуск для работы в тюрьме. На пропуске было мое фото в военной форме, фамилия на трех языках – английском, французском и русском, особые приметы (отпечатки пальцев не требовали только у русских), печать и подписи четырех директоров.

К шестидесятым годам в Западном Берлине остались только две четырехсторонние организации, связанные с послевоенным сотрудничеством держав-победительниц: Межсоюзническая тюрьма Шпандау – в английском секторе и Берлинский Центр воздушной безопасности – в американском. Берлинский Центр, где работал тогда мой муж, находился в здании, где раньше располагался Союзнический Контрольный Совет – орган Верховной власти четырех держав, созданный для управления поверженной Германией. Перед его фасадом в небольшом уютном скверике красовались кони скульптора Клодта (точная копия тех, что стоят на Аничковом мосту в Санкт-Петербурге). До войны в этом здании располагалось министерство юстиции Германии. Примечательно, что в 1944 году здесь вершился суд над генералами – участниками заговора против Гитлера. По установившейся традиции с восходом солнца перед зданием Контрольного Совета американский караул поднимал на флагштоках четыре государственных флага союзнических держав. Торжественная церемония, собиравшая многочисленных зрителей, соблюдалась вплоть до объединения Германии уже в горбачевские времена.

Центр воздушной безопасности был создан после раздела Германии на четыре зоны оккупации и размещения Верховной власти в Берлине. Сразу же возникла необходимость упорядоченного пролета самолетов союзных держав в Берлин над территорией советской зоны. По взаимной договоренности для этой цели были временно выделены три воздушных коридора шириной в 20 миль в направлении Гамбурга, Ганновера и Франкфурта-на-Майне. Контроль и обеспечение воздушной безопасности в коридорах возлагался на Берлинский Центр, где круглосуточно работали контролеры четырех союзных держав. Полеты в коридорах разрешались только невооруженным военно-транспортным самолетам, выполнявшим рейсы для нужд оккупационных войск на высотах от 750 до 3000 метров. Однако вскоре это соглашение западными державами было грубо нарушено и в коридорах стали летать самолеты их гражданских авиакомпаний, выполнявшие коммерческие рейсы, фактически превратив их в неконтролируемый воздушный мост. Мне довольно часто приходилось бывать в Берлинском Центре. Здесь по разным случаям устраивались “семейные четырехсторонние встречи”, конечно, с обильной выпивкой и закуской. Но о политике разговоры, как правило, не велись.

Тюрьма Шпандау также находилась под управлением четырех союзнических держав – СССР, США, Англии и Франции. Каждая страна была представлена директором – офицером в звании подполковника (кроме французского, который был гражданским), а также военным медиком. Решения принимались при общем согласии. Дисциплинарный персонал состоял из гражданских надзирателей, однако мы знали, что советский персонал представлен сотрудниками КГБ. Во время дежурства во внутреннем блоке соблюдался четырехсторонний состав смены. График дежурств надзирателей составлялся таким образом, чтобы на четырех внутренних постах одновременно находились надзиратели от четырех стран. Этим исключалась возможность использования несения внутренней службы в интересах только одной страны.

Внешняя охрана тюрьмы осуществлялась советскими, американскими, английскими и французскими часовыми. Караул поочередно менялся каждый месяц, как и председательствующие директора.

Служебный и обслуживающий персонал для работы внутри тюрьмы состоял только из лиц мужского пола. Они были гражданами стран, принадлежащих к Объединенным нациям. Прошлое каждого было тщательно изучено и внушало доверие. Немцев на службу внутри тюрьмы не принимали. Для религиозного обслуживания заключенных исполнительная власть назначала духовное лицо. Пастыри также должны были быть из союзных или стран Объединенных наций. Обслуживающий персонал вне тюрьмы подбирался из граждан стран – членов ООН, однако здесь для немцев делалось исключение. Позже кроме персонала союзных держав в тюрьме постоянно работали около 20 человек рабочих и служащих обслуживающего персонала. Финансовые расходы по содержанию тюрьмы нес Сенат Западного Берлина. На содержание тюрьмы, персонала, а также заключенных Сенат ежегодно ассигновал около 850 тысяч западногерманских марок. По соглашению четыре союзные державы также несли расходы, связанные с затратами в месяцы своего председательствования. Каждая сторона в свой месяц обеспечивала трехразовым питанием постоянный персонал тюремной администрации, куда входили и надзиратели. Директор, переводчик, цензор, врач и их гости присутствовали на обедах в офицерской столовой, где был большой бар и подавали спиртные напитки. Обслуживающему персоналу – истопникам, электрикам, дворникам – предоставлялось одноразовое питание. Столовая была вне территории тюрьмы.

Читать дальше