Маргарита Неручева - Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

Кстати, согласно Уставу тюрьмы, предусматривался тюремный паек, соответствующий по калорийности немецкому тюремному пайку. Дополнительное питание разрешалось только по предписанию офицера-врача, если этого требовало физическое состояние заключенного.

Должна признаться, что после подсказанной мне идеи вести дневник я все же делала большие перерывы в ведении записей. Но после инспекции Шпандау американским и французским генералами, я решила восстановить на бумаге события, которые произошли несколько раньше.

Начну с бала, который ежегодно устраивают американские военно-воздушные силы в Европе. Нас с мужем пригласили через Берлинский Центр воздушной безопасности. Посещение бала стало для нас событием. Ведь надо учесть, что это были годы пика “холодной войны” между бывшими союзниками. В Германии это особенно остро ощущалось. По мнению западных политических деятелей, наша страна направляла усилия на “выталкивание” их из Западного Берлина. Поэтому наши контакты с западными коллегами неизбежно свелись к минимуму. В Западном Берлине остались буквально единицы советских людей, хотя еще не было берлинской стены. Встречи во внеслужебное время не поощрялись.

Появление на таком балу двух молодых советских пар – офицеров в парадной форме при кортиках с нарядными женами – не прошло незамеченным и было, как это ни странно, благожелательно встречено как организаторами вечера, так и многочисленной прессой. Ежегодный бал – это событие, и “западники” к нему обычно готовятся задолго до проведения. А мы, как всегда, получили “добро” сверху за три дня, а что это значит, женщины меня поймут… Каких хлопот мне стоило одно только платье! Мне так хотелось быть красивой и нарядной, ведь я почти все время ходила в военной форме. Я купила очень дорогое бальное платье – серебристое, с открытыми плечами. Его дополняли темно-фиолетовые до локтя перчатки и фиолетовые замшевые туфельки на высоченной шпильке. Красивая с серебристой прядью прическа и макияж дополняли мой наряд. Я надела длинные серьги и жемчужное ожерелье, которое мне привез в подарок из Японии еще мой отец. Мои приготовления были потрачены не напрасно. На следующий день средства массовой информации, в том числе американские, писали о нарядах жен советских представителей.

По широкой мраморной лестнице мы поднялись в фойе Конгресс-халле. По бокам ее стояли навытяжку американские солдаты, в основном темнокожие, отдавая честь прибывающим гостям. Я давно заметила, что американцы на массовых показательных мероприятиях в Европе любят на передний план выставлять темнокожих военнослужащих, как бы подчеркивая полное равенство между ними и белыми. Если, например, на параде идет колонна офицеров, то возглавляет ее, как правило, темнокожий.

В фойе нас представили хозяевам бала – командиру авиабазы Темпельгоф, его заместителю и их женам. Гости постепенно заполняли Конгресс-халле. Звучали популярные мелодии тех лет в исполнении трех оркестров, а предложенный легкий ужин и французское шампанское способствовали праздничному настроению.

Незабываемое впечатление произвело и само здание Конгресс-халле, где проходил ночной бал. Несмотря на свои непривычные модернистские формы, оно производило прекрасное впечатление, особенно внутри. Здание построено в виде бабочки с многочисленными залами и фойе. Как рассказал нам служащий, американцы построили это здание в 1950 году и подарили его немцам. Великолепны террасы, с которых открывается изумительный вид на Тиргартен – парк возле здания рейхстага. Море цветов, зелени снизу искусно подсвечивалось прожекторами. Особенно эффектны фонтаны у главного входа. Газета “Старз энд Страйпс”, которую американцы выпускали тогда в Европе, отвела много места описанию этого бала, сопроводив текст многочисленными иллюстрациями под заголовком “Русские впервые приняли в нем участие. Перещеголяли нас не только в спутниках, но и в нарядах”. Оказанный нам теплый прием я связывала тогда с надеждой на улучшение взаимоотношений между бывшими союзниками. Люди устали от постоянных взаимных обвинений в подозрительности, устали от “холодной войны”. Увы, моим надеждам не суждено было сбыться…

Но балы балами, а работа работой. Я уже к этому времени стала цензором Шпандау, и объем моих обязанностей намного увеличился. Вскоре после бала я и мой английский коллега Хартман пришли в камерный блок, чтобы вручить письма заключенным. Пришлось немного подождать, поскольку они были еще на прогулке в тюремном саду…

Значительную часть территории внутреннего двора тюрьмы занимал сад, который распорядком дня был предусмотрен местом для прогулок и работы заключенных. Это была для них единственная возможность свободно побыть на свежем воздухе, хотя и находились они здесь еще под более пристальным надзором охраны, чем в камерах. Вооруженные автоматами солдаты внимательно следили за ними, находясь на высоких вышках, расположенных по периметру тюремной стены.

Сад был прекрасен, особенно в весеннее и летнее время. Благоухала пышно распустившаяся розово-лиловая сирень. Огромные ореховые деревья были обильно усыпаны вызревшими плодами. Розетки спелой темно-красной земляники, как цветной ковер, покрывали заботливо ухоженные и удобренные грядки. Особенно этим любил заниматься Шпеер. В своих письмах жене он писал, что работа в саду доставляет ему удовольствие и позволяет не замечать, как проходит время. В саду, казалось, всего было в изобилии. Но было одно, недоступное для заключенных, – это свобода.

Раньше, в трудное послевоенное время, все выращенное заключенными поступало в тюремную кухню. Со временем эта необходимость отпала, работой в саду занимались только Шпеер и отчасти Ширах. Хотя, впрочем, он чаще расхаживал по саду, используя при этом шагомер, переданный ему родственниками. Гесс также предпочитал одиноко мерить шагами тропинки в саду.

Заключенный Шпеер сразу же направлялся к своим грядкам: пропалывал их, рыхлил почву, заботливо ухаживая за всходами. Он очень любил цветы и специально соорудил для них клумбу, обложив ее камнями.

Франк Хаули, заместитель американского коменданта Берлина, так описывал семерых нацистских военных преступников, когда он впервые увидел их работающими в тюремном саду: “Они похожи на семерых лодырей-бездельников. Их одежда состоит из темно-серых штанов, серой рубахи, белых носков и деревянных башмаков. В порядке предосторожности от возможного совершения самоубийства, штаны поддерживаются тонкими, словно из ниток, подтяжками, так что если заключенный попытается их использовать, то они от слабости разорвутся под тяжестью нескольких килограммов”.