Михаил Иванов - Япония в годы войны (записки очевидца)

Город и живописная бухта навевали на нас самые романтические воспоминания.

В отличие от других японских городов Нагасаки по своему внешнему виду был не похож на старинные японские города типа Киото, Нара или Камакура с их памятниками глубокой древней культуры и мало походил на современные города, такие, как Осака или Иокогама. Не видно было никаких храмов, никаких памятников старины, так же как и не было признаков крупного промышленного центра с многочисленными предприятиями. Основной достопримечательностью Нагасаки являлся порт с удобной стоянкой для судов, многочисленными складами, погрузочными кранами и таможней. В городе не было ни одного здания выше трех этажей, ни универмага, ни европейской гостиницы. И только при выходе из гавани мы увидели с борта парохода несколько дымящихся труб заводов да металлические переплеты судоверфей компании «Мицубиси», расположенных на противоположном берегу бухты. Несколько лет спустя, когда город, после атомной катастрофы, уже лежал в руинах, я невольно вспоминал мое первое знакомство с ним в августе 1942 г.

Когда мы покидали Нагасаки, нас предупредили, что уже несколько месяцев у японских берегов и на важнейших коммуникациях дежурят американские подводные лодки, охотясь за японскими транспортами. Надо признаться, что мы тогда не придали большого значения этому сообщению. Но как только наш пароход покинул бухту и вышел в открытое море, один из помощников капитана собрал пассажиров в салоне и провел с ними инструктаж о пользовании спасательными средствами. Пассажиры, главным образом японские офицеры, коммерсанты и их семьи, с тревогой слушали правила поведения в случае нападения вражеских лодок. Инструктор долго и монотонно разглагольствовал о «священной войне», несколько раз повторив, что Япония обязательно победит и «принесет счастье народам Азии».

Откровенно говоря, я далеко не все понял из этой пространной и путаной беседы, поэтому ограничился тем, что выяснил, к какой шлюпке нас прикрепили и как пользоваться спасательным поясом. Мне казалось невероятным, что может произойти столкновение с американской подводной лодкой. В каюте я пересказал содержание инструктажа моему коллеге. Он не разделил моего радужного настроения. Как опытный дипломат, не раз выполнявший функции дипкурьера, он со всей строгостью напомнил, что в случае серьезной опасности дипломатическая почта и багаж должны быть спасены в любой сложной обстановке даже ценой жизни. Конечно, мой коллега был прав: шла война и благодушие было недопустимо. Мы договорились с ним о том, как в случае тревоги будем спасать дипломатический багаж: разделили его по степени важности, распределили между собой, согласовали порядок выноса, а при крайней необходимости и порядок уничтожения.

Быстро сгущались сумерки. Уже в 8 часов вечера на палубе царила кромешная тьма. Легкая зыбь с небольшими накатами волн создавала спокойную килевую качку. Глухо стучали судовые двигатели и гребной винт. Спать не хотелось. Я стоял на палубе, наслаждаясь вечерней морской прохладой. В голове проносились мысли о бушевавшей где-то далеко войне, о судьбах товарищей по институту, о семье, эвакуированной в далекий сибирский город Томск. Думалось о том, правильно ли я живу, не слишком ли благосклонна ко мне судьба. Там, на фронте, ни на один час не утихает кровавая схватка с врагом, многие мои товарищи погибли, кого-то в этот момент, может быть, ранили. А я, молодой и здоровый человек, в недалеком прошлом спортсмен, в это тяжелое для моей страны время путешествую на комфортабельном иностранном пароходе по морю. Поймут ли меня друзья, мои дети и внуки? Надышавшись свежим морским воздухом я спустился в каюту и уснул, предупредив заранее моего товарища по поездке. Пароход по-прежнему шел малой скоростью, километр за километром удаляясь от берегов Японии.

Среди ночи вдруг раздался душераздирающий вой сирены. В одно мгновение на палубе послышались шум, крики и беготня, забили в склянки. Это было оповещение о боевой тревоге. Выглянув из каюты, я увидел бегущих к салону полураздетых японцев. Женщины с всклокоченными волосами, в кимоно без пояса, с узлами и детьми спешили туда, где готовили шлюпки к спуску на воду. В это время пароход делал крутой разворот, видимо стараясь выйти из опасной зоны.

Оставив своего товарища в каюте, я также бросился в салон. Взволнованный помощник капитана объяснял, что с всплывшей американской подводной лодки пущена торпеда, которая прошла всего в 50 м перед носом нашего корабля, не исключена повторная атака. Помощник старался говорить четким командным языком, это успокаивало собравшихся пассажиров. Обратившись ко мне, он назвал номер шлюпки, предложив сосредоточивать возле нее дипломатический багаж. В ответ на мою просьбу выделить двух человек для переноса багажа помощник что-то невнятно пробормотал и торопливо побежал по своим делам.

Когда я подошел к своей каюте, я увидел трех японцев, барабанивших в дверь. Один из них был в кителе и форменной фуражке. Оказалось, это были матросы, выделенные нам в помощь. Мой товарищ не открывал им, пока не услышал моего голоса. Он пришел в большое смятение и уже готовился к уничтожению багажа. Мы приняли решение перебраться ближе к спасательной шлюпке. Первую часть багажа матросы отнесли в сопровождении моего товарища, затем они вернулись, и мы общими усилиями доставили оставшуюся часть к месту погрузки на шлюпку.

Между тем пароход продолжал маневрировать, бросаясь из стороны в сторону. Сирена и склянки умолкли. С верхней палубы слышались отдаваемые через рупор распоряжения капитана. Пассажирам предлагалось быть наготове, стоять у спасательных шлюпок. Иностранцам, то есть нам, рекомендовалось сложить багаж в шлюпку и надеть спасательные пояса. Рупор то и дело призывал всех к спокойствию: «Ан-син кудасай!»

Прошло не более 30 минут после сигнала об опасности, а нам казалось, что тревога продолжается много часов. В половине третьего ночи наконец последовал отбой. Но вплоть до рассвета никто из пассажиров не смог сомкнуть глаз; каждый по-своему коротал эту беспокойную ночь – в каюте, на палубе или в салоне. Пароход двигался короткими зигзагами. Когда совсем уже рассвело, мы увидели на носу и корме пушки, приготовившиеся вести огонь по целям на море и в воздухе. В дневное время их закрывали брезентом.

В Шанхай мы прибыли на исходе четвертых суток. После первой тревожной ночи пароход двигался главным образом в дневное время, а ночью отстаивался в портах Кореи и Китая. Шанхайский порт встретил нас обычной деловой активностью, как будто и не было войны. Корабли разного тоннажа входили и выходили из гавани, у причалов шла разгрузка и погрузка судов. Сотни маленьких суденышек – лай б и джонок – медленно пересекали акваторию порта в разных направлениях. Под палящими лучами августовского солнца на джонках, груженных скотом, тюками хлопка, кулями соли, углем и всякой всячиной, ютились грязные китайские дети, без интереса взиравшие на суетливую жизнь порта. Китаянки в невероятно широких и грязных шароварах, казалось, из последних сил толкали загребным веслом эти джонки к противоположному берегу, чтобы доставить один груз и принять другой.