Рудольф Шенкер - Scorpions. ROCK YOUR LIFE

В те дни, когда Скорпы только раскручивались, я только так и делал, ведь другого способа продержаться как можно дольше не существует. Нашу музыку никто не хотел слушать, нас нещадно ругали — а мы лишь стискивали зубы и играли, играли. Чего только нам не пришлось выслушать от так называемых знатоков: «Немецкая рок-группа с английскими текстами? Их не станет слушать ни одна свинья!» В том же духе им подпевали и критики. Они писали, что мы не просто катастрофически плохие — мы вообще даже не заслуживаем доброго слова. И когда нам все-таки выпадала удача и нас упоминал какой-нибудь журнал, там мелькали фразы вроде: «Если знаешь один альбом, то знаешь и все остальные. У пластинок «Скорпионс», впрочем, есть одно неоспоримое достоинство — их удобно подкладывать под ножку шаткого стола, если под рукой нет крышки от пивной кружки».

Нас безжалостно высмеивали немецкие СМИ, прежде всего Клауса с его необычным голосом. Но мы стойко выдерживали эту негативную энергию, лившуюся на нас со всех сторон. Мы перешагивали через камни, брошенные в нас, и еще интенсивнее обдумывали нашу ситуацию, отыскивали более интересные творческие приемы, чем наши удачливые соперники, осыпанные похвалой. Именно такая позиция сыграла нам на руку чуть позже, когда мы приехали в Америку, на самый жесткий в мире музыкальный рынок. После бесчисленных неудач, которые мы терпели в Германии, мы научились пропускать мимо ушей глупую болтовню и концентрироваться только на нашей музыке. Мы занимались своим делом с сумасшедшим азартом и эйфорией, и за границей наши дела пошли неожиданно хорошо. Из всех пор наших тел била чистая радость жизни — и ей не могли противостоять даже скептики-англичане. Все лишь удивлялись, как получилось, что такая крутая рок-группа появилась именно в Германии. Вот так… Как сказал еще Иисус: «Нет пророка в своем отечестве».

Несмотря на успех в Европе мы, разумеется, все время поглядывали в сторону родины и прикидывали, как нам обернуть в свою пользу отрицательные высказывания немецких критиков. В конце концов мы собрали все отзывы на наши концерты иностранной прессы и послали их вместе с дружеским приветом в немецкие музыкальные редакции. Там все были немало удивлены, и мы добились того, что о нас снова заговорили.

— Постойте-ка, хм-м-м, это те самые лохи из Ганновера?

— Верно! Кажется, их хорошо принимают в Бельгии, Франции и Голландии.

— Что-что?

— Да, шеф. Даже в Англии.

— Что-о? Такого не может быть. Ведь у них нет ни мелодии, ни огня! О’кей, давайте еще посмотрим разок. Что они там могли в них разглядеть?

— О’кей, вот только… э-э-э… есть у кого-нибудь их диск?

— Погляди под ножкой стола!

Да, да, все было именно так. И действительно, за каждой негативной вестью кроется позитивная. Надо только выбрать правильный ракурс. Все мы склонны вымарывать плохие аспекты из нашей жизни, так как в минуты триумфа хорошие стороны кажутся нам гораздо приятнее. К чему это может привести, показывает следующая история. What a nightmare! Какой кошмар!

Март 1981 года. Подготовка к записи нашего альбома «Blackout» («Затмение») была почти завершена, энергия била через край, и нам не терпелось после многомесячных гастролей снова оказаться в студии. Мы с Клаусом придумали во время поездок много нового, и настроение в группе было великолепное. Мы были в самом соку и были ready to rock! Хотя что-то было не таким, как обычно. В воздухе витало какое-то неопределенное настроение. Или Клаус уже предчувствовал неприятности?

Студия Дитера Диркса, нашего многолетнего продюсера, находилась в Стоммельне, маленьком городке в окрестностях Кельна. Мы записывали у него все пять предыдущих альбомов, и у нас не возникало сомнений, что и «Blackout» мы запишем у него. Дитер был оборотистым парнем. Еще несколько лет назад он закрепил в договоре свое право на выбор студии для каждою альбома, в выпуске которого участвовал. Тогда это условие нам было абсолютно до лампочки, ведь у нас не было собственной студии. Но для Дитера наша сговорчивость стала огромным подарком. Мы плотно работали с ним начиная с нашего третьего альбома «In Trance»; он был не только нашим продюсером, но еще издавал наши книги и пластинки. Так что он имел на нас огромное влияние.

Так вот, мы уже знали наизусть каждый миллиметр студии Диркса, нам срочно требовалось сменить обстановку. Мы дали Дитеру понять, что больше не можем работать в Стоммельне. Он пообещал нам найти что-нибудь поинтереснее. Вскоре он явился к нам с потрясающей идеей: «Друзья, а если нам поехать на месяц в Южную Францию? Я подыщу для нас подходящий дом, упакую мобильную студию, и мы прекрасно проведем время у моря. Что скажете?»

Что мы могли ответить?

— Круто!

Дитер улетел во Францию и занялся поисками дома. Через неделю он позвонил мне. «Рудольф, я нашел превосходное место, именно такое, как нам надо. Городок называется Сен-Жак-де-Грас, а вилла, поверь мне, просто супер. Тут все лиловое. Луга вокруг городка полны лаванды. Я никогда еще такого не видел». Allright , Франция, мы едем!

Когда через два дня мы прибыли с нашими инструментами на виллу Сан-Пекэр, все было подготовлено для нас. Огромная гостиная с высоким потолком и потрясающей акустикой стала местом для записей. Вилла была просто супер — два этажа, много балконов, отличный бассейн. Когда утром ты распахивал окно своей спальни, в ноздри бил сладкий запах лаванды. Да, все было как нельзя лучше. Каждое утро мы встречались на террасе, мирно завтракали, устраивали «мозговой штурм» и слушали записи, сделанные накануне. Гитарные рифы Маттиаса были высший сорт. В первые две недели все шло гладко, у нас было отличное настроение, демонстрационные образцы были многообещающими. Мы рвались в бой. Вот только Клаус, обычно первый во всех наших приколах, изо дня в день нервничал все сильнее. Его что-то беспокоило, и за завтраком он сетовал на проблемы с голосом. В конце концов однажды дело дошло до того, что мы записали музыку, а Клаус не смог под нее спеть. Экспрессия, всегда придававшая уникальность его исполнению, совершенно исчезла. Он мучился, но не мог брать высокие ноты, а потом и вовсе потерял голос. Ничего себе заявочки! Что же делать?

Никто не знал, что делать. Среди идиллического пейзажа Южной Франции, среди полей лаванды мы нервничали и смотрели на отчаявшееся лицо нашего певца. «Парни, все пропало, — уныло сообщил он. — Петь я больше не могу!»

Через несколько дней, понимая, что ситуация не изменится к лучшему, мы решили прервать запись. Упаковали свои инструменты и, придавленные грузом неопределенности, двинули в Германию. Что будет дальше? Мы не имели ни малейшего представления.