Виктор Конов - Епистинья Степанова

Особенно опасными для проезда становились в распутицу гребли — плотины, которые служили мостами через степные речки. Сооруженные из глины, перемешанной с соломой и навозом, гребли постоянно размывались, разбивались и нуждались в ремонте: по ним то и дело проезжали тяжелогруженые арбы, повозки, проходили многочисленные стада, в половодье размывала греблю шустрая речка. В дождь на лоснившуюся, скользкую, разбитую греблю даже смотреть было страшно, а не то что ехать по ней на неуклюжей арбе.

Их застал в пути весенний ливень. Дорога быстро превратилась в черное вязкое месиво, в колдобины натекла вода, к ногам и колесам налипли комья чернозема. Но впереди уже виднелись белые хатки нескольких хуторов, уютно пристроившихся по берегам Кирпилей. На эти хутора указали им недавно, объяснив, что тут можно получить землю в аренду. Хутора были — Волков, Ольховский, Куликовский, Шкуропатский.

Захотелось побыстрее приткнуться к месту, устроиться после тягостной неопределенности, вот и забыл Федор об осторожности, крестьянской осмотрительности. На разбитой колесами и скотом, скользкой от дождя гребле через Кирпили арба застряла в глубокой колдобине с водой. Как ни понукали быков хворостинами, арба ни с места.

Тогда Федор сам впрягся в ярмо вместе с быками, всей семьей облепили арбу, крикнули на быков, хлестнули их по хребтам. Медленно, медленно поползла арба, срываясь, из выбоины. Ну, еще! Еще!.. С криками, понуканиями, с дрожащими от натуги руками и ногами, скользя по грязи, рванули ее, и арба нехотя выбралась на ровное место. Но что это?

Отец впереди упал на колени, склонился к земле. Мать бросилась к нему, подбежали остальные. Федор, сразу осунувшийся и побледневший, виновато улыбнулся:

«Что-то вроде оборвалось внутри…»

Его виноватая улыбка испугала Пестю больше всего. Улыбка была несвойственна отцу и так неуместна сейчас, от нее повеяло чем-то страшным.

Суетливо и заботливо отца устроили на арбу. И вот отец, всегда такой сильный и надежный, беспомощно лежит на возу и смотрит в небо, с которого моросит дождик из уходящей тучи. То ли капли дождя, то ли слезы боли и горя катятся по его лицу.

Приехали на хутор Шкуропатский. С разрешения пана Шкуропатского, владельца хутора, выкопали землянку, устроили над ней из камыша крышу.

Через несколько дней Федор умер.

Переселяясь, большая семья Рыбалко, конечно, собралась с духом, приготовилась и к сложностям, лишениям в незнакомом крае, рассчитывая одолеть все испытанным крестьянским оружием: трудом и терпением. Но такого удара судьбы семья не ожидала, она оказалась к нему не готова.

В те несколько дней, которые еще прожил Федор Рыбалко, Феодора и старшие дети советовались с ним, как быть дальше.

Федор наказывал:

— Расходитесь по хуторам, идите внаймы…

Но тогда семья должна рассыпаться, перестать существовать как семья.

Отец был главной опорой, все держалось на нем. Если бы все пошло по-задуманному, Федор взял бы в аренду землю у генерала Шкуропатского, через год построил бы хату — новое гнездо семьи, из которого подраставшие дети вылетали бы в жизнь, обзаводились своими семьями и хатами при поддержке отца и матери. Непросто было бы Федору и Феодоре поставить на ноги девять детей, но дети-то не нахлебники, а толковые, работящие парни и девчата. Первым женился бы Данила, он уже взрослый, жених, ну а там… Все пошло бы житейски складно, как из веку в век шло в крестьянской жизни, если в нее не вмешивались злые силы.

Федор знал, что Данила не мог заменить его, не было у сына такого житейского и хозяйственного опыта. А тут новый край, неизвестные порядки, да и надо было ему тогда оставить надежды обзавестись своей собственной семьей, а все силы, всю жизнь положить на братьев и сестер. Такая ноша Даниле не по силам… Ну а мать, женщина, одна, тем более не могла потянуть такой воз.

Чтоб не пропасть в чужом краю, оставался один выход — идти по хуторам наниматься к богатым казакам в батраки. А дальше — что Бог пошлет каждому.

В ясный весенний день, когда звенели в голубизне жаворонки, крякали в камышах утки, когда вся скуповатая природа степи полна жизни и ярких красок, Федора скромно похоронили на кургане. Феодора всеми силами сдерживала себя, не голосила: нельзя сейчас размякать, расслабляться, терять голову, нельзя пугать детей отчаянием.

А затем стали искать места, устраиваться, наниматься.

Нашлось место и для маленькой Пести: Данила вскоре отвез ее на другой хутор, отдал внаймы смотреть за хозяйской птицей. Вот и кончилось у Пести детство. Кончилось рано, резко, в самом расцвете светлых детских лет.

Еще вчера улыбались Песте тату и маты, братья и сестры, еще вчера была она младшенькой, любимицей, и вот уже — на каком-то хуторе, у нее канительная, настоящая работа, а вокруг нет ни близких, ни родных, нет даже просто знакомых людей. При живой матери и восьми братьях и сестрах она почувствовала себя круглой сиротой.

С этого времени отложилось у нее в душе, что счастье ненадежно, недолго, вспыхивает и гаснет, как августовские зарницы. Ко всему в жизни надо быть готовой.

Что за хутор, где оказалась Пестя и прожила до замужества, как далеко от Шкуропатского — сейчас никто не скажет. В удобных местах, у реки, хутора стояли часто: дом владельца с хозяйственными постройками и садом, а если у хозяина много земли, неподалеку — хаты арендаторов. В людской при хозяйском доме жило на зыбких правах немало людей со сложными биографиями, все они работали на хозяина. Летом из центральных губерний приходили косить траву или убирать хлеб мужики и бабы, в надежде, что казак пригоршнями насыплет им серебра в подставленный подол.

Для общего представления приведем опись хутора Евтихия Чепиги, племянника бывшего кошевого атамана Захария Чепиги. Хутор устроен был на реке Кирпили.

«Господский дом: печи из зеленых образцов (так в тексте. — В. К.), столы, кресла, канапе, стулья, ларец с чайной посудой. Портреты, картины, 13 икон. Два дома для рабочих людей — один из них людская. Кухня, там медный четырехведерный котел, водоносный ушат, ведра и так далее. Сараи для экипажа и хозяйственного инвентаря: польская повозка, двое конских саней, два воловьих воза, черкесская арба, шесть воловьих саней, 30 колес, девять ярем, кибитка черкесская кочевая, обшитая поветями. Плуги, бороны, вилы, серпы, долота, топоры и так далее. Конюшня с загоном, амбар, погреб и ледник. 55 «чехонских» свиней, 10 индейских и 40 простых кур, 35 гусей, 23 утки, пасека в 9 ульев и 20 порожних. На реке Кирпили, на плотине, перегораживающей реку Кирпили, — две мельницы. При мельницах — дом для мельника и кузнеца со всеми инструментами, три каюка (челна) и так далее. Основная отрасль — коневодство и скотоводство. 50 лошадей, 262 головы крупного рогатого скота. Дом в Екатеринодаре».