Василий Гришаев - Сростинское дело

- Ничего ты не покупал, а деньги израсходовал на домашние нужды или пропил.

Если учесть, что крестьянский дом стоил в то время 150-200 рублей , корова, примерно, столько же, то можно подумать, что заговорщики в деньгах купались на виду у всего села, и никто об этом не догадывался. Вот это конспирация!

Следователь, похоже, переусердствовал или просто запутался во лжи. 26 марта, в один день с Макаром Шукшиным, он допросил и огородника колхоза «Пламя коммунизма» 52-летнего Юрманова Алексея Ильича. И тот «признался», что тоже создал контрреволюционную организацию в этом же колхозе и даже переплюнул Шукшина: вовлек 34 человека (а Шукшин всего 14) и раздал им 21 тысячу рублей (а Шукшин - только восемь тысяч). Если верить протоколам допросов, четверо заговорщиков, «вовлеченных» Юрмановым, состояли одновременно и в ячейке Шукшина. Они и у него сумели получить по кругленькой сумме, которую не замедлили промотать и пропить. А свое мошенничество оправдывали соображениями конспирации.

Над всей этой галиматьей можно было бы просто посмеяться, если бы дело кончилось протоколами.

Из таких вот басен состоят почти все обвинения. Подкреплять их какими-либо уликами, вещественными доказательствами следователи и не собирались. Во-первых, ничего этого не было и быть не могло, а, во-вторых, по тогдашним процессуальным нормам, царицей доказательств считалось признание обвиняемого, скрепленное его подписью. А для выбивания подписей следователи не останавливались ни перед чем. Как они это делали, рассказали потом те немногие, кому посчастливилось остаться в живых, пройдя через ад «следствия» и лагерей. Послушаем их.

Попов Егор Михайлович (село Сростки)

«На моих глазах допрашиваемых били, сажали в холодное помещение раздетых и разутых. И мне говорили: «Мы тебя живого не выпустим!». От ужаса и страха я заболел и согласился подписать протокол, что бы там ни было написано. Протокол был уже заготовлен, мне его не читали, а требовали подписи. В протоколе увидел, что я взял у Юрманова 700 рублей. Мне стало страшно, я хотел возразить, но следователь сказал: «Подписывай, не разговаривай, иначе мы тебя окончательно искалечим». Я инвалид, у меня нет левой руки, повреждены нервы левого бедра в германскую войну. Протокол я подписал. Иного выхода избавиться от пыток и издевательств не видел. В протоколе не было ни одного моего слова. Когда меня выпустили из кабинета, я слышал, как следователи закатились смехом...».

Попов Егор Михайлович

Сафронов Андрей Евдокимович (село Новая Суртайка):

«Протокол подписал, чтоб больше не мучили. Меня заставляли стоять на ногах по двое-трое суток беспрерывно. Я почти уже не ходил, так как ноги от беспрерывных выстоек очень болели. Был случай, когда мне разрезали пимы, чтобы снять их с ног, так как последние очень распухли. Товарищи по камере говорили мне, что, мол, подпишешь все равно, заставят подписать. И я физически был сломлен...».

Евгения Малявского вызывали на допрос по 3-4 раза в ночь, били, сажали раздетым до нижнего белья в обледенелый карцер. Сергеева Александра Ивановича (село Быстрянка), одетого по-зимнему, держали у раскаленной печки до тех пор, пока он не подписал протокол...

Подобные примеры можно продолжать и продолжать. Нет ни малейшего сомнения, что те, кто был расстрелян, перенесли не меньше, а может, еще больше пыток и надругательств. Но кто об этом расскажет?. Помимо физического принуждения, следователи не брезговали самым грубым обманом. Да и много ли надо было хитрости, чтобы обмануть малограмотного запуганного мужика? Почти все они еле-еле расписываться умели, а были и вообще «темные». Им намазывали чернилами большой палец руки, и они делали оттиск на том месте протокола, куда указывал следователь. Где им было проверить то, что он написал?.

Девять сростинцев так и не признали себя виновными: Беспалов Андрей Спиридонович, Бычков Леонид Александрович, Дегтярев Алексей Тимофеевич, Каменев Иван Николаевич, Кибяков Петр Иванович, Пономарев Иван Васильевич, Попов Никита Степанович, Попов Иван Никитич, Юрманов Иван Акимович.

Это не помогло смельчакам. Шестеро из них были расстреляны, остальные приговорены к различным срокам исправительно- трудовых лагерей. Жены арестованных ездили в Барнаул, днями простаивали у тюрьмы в надежде повидаться с мужьями или хотя бы передачу передать. Ездила и Мария Сергеевна.

«...Мать и еще одна молодая баба поехали в Барнаул, – пишет Василий Макарович. – Ехали в каких-то товарных вагонах, двое суток ехали (сейчас за шесть часов доезжают). Доехали. Пошли в тюрьму. Передачу приняли.

– Мне ее надо было сразу всю отдать, а я на два раза разделила, думаю: пусть знает, что я еще здесь, все, может, легче ему будет, – рассказывает мать. - А пришла на другой день - не берут. Нет, говорят, такого.

Потом она пошла к какому-то главному начальнику. Сидит, говорит, такой седой, усталый, вроде добрый. Посмотрел в книгу и спрашивает:

– Дети есть?

– Есть, двое.

– Не жди его, устраивай как-нибудь свою жизнь. У него высшая мера наказания. Соврал зачем-то. Отца реабилитировали в 1956 г. посмертно, но в бумажке было сказано, что он умер в 1942 году».

Не соврал седой начальник, дорогой Василий Макарович, правду сказал, причем с риском для своей карьеры: секрет разгласил. А вот бумажка насчет 1942 г. – самое настоящее вранье! Поначалу на запросы родственников расстрелянных сотрудники ОГПУ (несомненно по указанию свыше) отвечали стандартной фразой: «Сослан в дальние лагеря на десять лет без права переписки».

И люди верили! Им хотелось верить, что случилось все-таки не самое страшное. Но прошло и десять, и двадцать лет, врать по-старому стало невозможно. Тогда чекисты придумали другой способ вранья. Предписан он был директивой КГБ СССР (разумеется, сов. секретной) от 24 августа 1955 г. В чем это вранье заключалось, покажем на примере Макара Шукшина.

В январе 1957 г. в отдел ЗАГС Сростинского райисполкома пришло из управления КГБ по Алтайскому краю такое распоряжение: «Просим произвести регистрацию Шукшина Макара Леонтьевича, 1912 г., уроженца с. Сростки, русский. По имеющимся данным, Шукшин М.Л. умер в местах заключения 19 октября 1942 г. от острого геморрагического панкреатита. Ранее смерть гр-на М.Л. Шукшина в установленном законом порядке зарегистрирована не была. В данное время смерть М.Л. Шукшина регистрируется в связи с возникшей необходимостью в получении родственниками установленного законом свидетельства о его смерти».

Распоряжение было на специальном типографском бланке, в котором от руки вписаны лишь фамилия с инициалами, адрес «умершего», дата и причина смерти. Вот откуда взялась у Марии Сергеевны та самая «бумажка», которой поверил Василий Макарович.