Нина Банина - Модест Николаевич Богданов 1841-1888

Богданов верил, что будущее принесет счастье человечеству, что Россия станет цветущим и прекрасным краем. И путь к этому счастливому будущему он видел во всеобщем просвещении, в разумном и научно обоснованном использовании сил природы.

Напряженная научная, педагогическая и общественная деятельность не исчерпывала творческий диапазон Богданова. Он был еще и писателем, в первую очередь писателем детским.

В середине прошлого столетия наша детская литература была очень бедна. Она по сути дела только зарождалась. Литературы же научно-популярной для детей не было вовсе. Как мы уже упоминали на страницах этой книги, Первый съезд русских естествоиспытателей в 1867 г. поставил перед учеными России большую и ответственную задачу — популяризацию науки. Начиная с 60-х годов крупнейшие русские ученые — такие, как А. Н. Бекетов, А. М. Бутлеров, К. А. Тимирязев, Н. П. Вагнер, — пишут прекрасные статьи, очерки и целые книги научно-популярного характера. Их примеру следовал и М. Н. Богданов. Художественное творчество Богданова составляет часть, и очень значительную, его популяризаторской деятельности. Более пятидесяти очерков, рассказов, новелл о жизни животных, о природе вышло из-под его пера. Животный мир в них приближается к людям, делается близок и понятен. Правдиво, а подчас и глубоко поэтично рассказывает Богданов. Большая художественная сила в его очерках сочетается с научной точностью и объективностью. Свои очерки и рассказы Богданов адресовал детям. Обращение его к юному читателю не было случайным. Модест Николаевич очень любил детей, им он стремился передать свои знания и наблюдения, пробудить у них интерес и любовь к природе, научить понимать и беречь ее.

Произведения Богданова заложили основу отечественной научно-популярной литературы для детей. Последователями его в этом жанре являются такие широко известные писатели-натуралисты, как Бианки, Чарушин, Спангенберг, Житков.

В творчестве Богданова художник объединялся с мыслителем. На это указывал сам Модест Николаевич, когда говорил, что натуралист в нем формировался под влиянием, с одной стороны, таких зоологов, как Э. А. Эверсманн и Н. А. Северцов, а с другой — под влиянием писателя С. Т. Аксакова. В Аксакове он высоко ценил внимательного и умного наблюдателя природы. Книгу «Записки ружейного охотника» он считал богатым источником знаний о жизни животных. Да и писательскую манеру Богданова можно в какой-то степени связать с творчеством Аксакова.

Литературные произведения Богданова по содержанию распадаются на три группы: популярные статьи, рассказы беллетристического характера и научно-художественные очерки из жизни животных.

Первая категория не занимает большого места в числе произведений, адресованных детям. В качестве примера можно привести очерк «Черноземная равнина — житница земли русской», в котором рассказывается в очень простой и доступной форме о геологической истории русской равнины и формировании на ней чернозема.

Немногочисленны и беллетристические рассказы Богданова, в которых имеется определенный сюжет с развивающимся действием. Их едва ли насчитывается более пяти-шести. Но о них следует сказать несколько подробнее, так как их отличает ясно выраженная идейная направленность.

Богданов — писатель-гуманист. Две главные темы прошли красной нитью через его художественные произведения: тема русской природы и тема русского народа, народа-труженика. Они неразрывно связаны между собою.

В рассказе «Карпушкин родник» он говорит о Донецком бассейне, о тяжелом шахтерском труде, о том, как усилиями двух друзей, инженера и рабочего, были найдены вода и железная руда, принесшие жизнь в ранее опустевший поселок. Рассказ не лишен некоторой сентиментальности, свойственной, впрочем, большинству произведений детской литературы той эпохи. Но основная идея — союз труда и науки, покоряющий природу на пользу человеку, — выявляется здесь очень рельефно.

Основные герои рассказов Богданова — люди из народа. Образы их писатель рисует с огромной симпатией и уважением. Наиболее ярок и самобытен образ старого Калиныча из рассказа «Леший».

Модест заблудился в лесу. Застала ночь. Г роза. На опушке неясно обрисовывается не то копна сена, не то вершина упавшего дерева. Мелькнула молния — и сердце сжалось от ужаса. Показалось, что к копне идет какая-то черная фигура. Человек? Но кто бы мог быть в такую пору в лесной глуши? Леший! . . Так в грозовую ночь Модест попал на лесную пасеку и встретился с Калинычем, прозванным в народе Лешим.

Есть у богдановского Калиныча общие черты с Калинычем тургеневским. Оба — натуры поэтичные, любят и понимают природу. «Он покажет вам в лесной глуши такие примеры самоотвержения и любви у бессловесных животных, у птицы и зверя, что вы поневоле сделаетесь добрее, — писал Богданов о своем герое. — Он научит вас не бояться зла и бороться со злыми. Походив с Калинычем по лесным трущобам, вы перестанете теряться в. беде и падать духом при неудаче. Да что говорить! Найдите Лешего и подружитесь с ним. После скажете спасибо».

Но не только о лесном звере и птице слушал юноша Модест рассказы из уст старого Калиныча. Рассказывал он и о молодцах-пугачевцах, борцах за народную волю. Эти рассказы воспламеняли воображение юного слушателя и остались в памяти Модеста Николаевича на всю жизнь. Богданов говорил, что такие добрые и сильные люди, как Калиныч, есть всюду. Это они научили его любить с юных лет свой родной край и свой народ.

Калиныч — человек сильной и честной натуры. Не любили его кулаки-мироеды, не любили его горькой правды: «Кабы не сила его богатырская, много бы раз избили они его». «Давно его уже нет на свете. Но и теперь хотелось бы повидать его добрые карие глаза. Сколько ума, сколько ласки светилось в этих чудных глазах из-под нависших бровей. В упор смотрели они на человека, и не всякий мог вынести этот мягкий взгляд. Зато сам Калиныч ни перед кем, бывало, не опустит глаз» (I, 160, стр. 51).

Таков старый пасечник — олицетворение народной мудрости, фигура почти эпическая.

Многое хотел бы сказать Богданов детям о борьбе с социальным злом, о борцах за права народа. Но в условиях царской цензуры приходилось прибегать к эзопову языку. Что же оставалось делать, если, по выражению Богданова, даже история какого-нибудь невинного ^тушканчика должна была проходить целый ряд цензур? Цензоры ревниво следили за тем, как изложена эта история и не отклоняется ли она от официально установленного шаблона. Вот и приходилось прибегать к помощи сказок, аллегорий, намеков. Очень выразителен в этом отношении рассказ «Орлиная дума».