Мария Кикоть - Исповедь бывшей послушницы

Чтобы определить характер группы, надо знать, существует ли у ее членов свобода выбора. Для этого нужно выяснить, имеют ли члены группы право на свободное получение информации, на критику и на свободный выход из группы.

Даже самые сложные доктрины в конце концов сводят реальность к двум полюсам: черное и белое, добро и зло, духовный мир и физический мир, мы и они. В некоторых группах последователи начинают страдать фобиями и даже становятся параноиками, ибо им постоянно внушают, что духи за ними наблюдают и даже завладевают ими, если они чувствуют и думают не так, как положено в секте».

Конечно, можно сказать, что цели у обычных деструктивных сект и православного монашества разные. А средства, получается, одинаковые. Но всегда ли цель оправдывает средства? Неужели человека нужно загнать в деструктивную секту «монастырского типа» и разрушить его личность? Хороший способ спасти душу. Если бы Богу было угодно, чтобы мы были послушными роботами, бездумными зомби, слепо исполняющими любой приказ, Он, наверное, и создал бы нас такими, это ведь гораздо проще, чем создать огромное количество уникальных, способных к размышлению и творчеству людей.

У меня было ощущение, как будто по мне проехал трактор. Все тело ломило и болело, в голове стоял туман. Но по большому счету я была даже довольна: очень хотелось снова попасть в Рождествено, увидиться с Пантелеимоной, м. Матроной, Галей, снова послужить в нашем храме. Сразу после разговора с Матушкой за мной зашла м. Елисавета и сказала, что я написана на послушание в коровник. Я к тому времени уже почти протрезвела, поэтому переоделась и пошла с ней.

Теперь у меня был какой распорядок дня:

Утром после подъема в шесть утра я шла не в храм вместе со всеми, а сразу на коровник до самой трапезы в 11.00. Потом я опять шла на коровник до 15.00. Потом был час отдыха, в 16.00 трапеза, снова коровник до чая в 21.00. Меня оставили там одну, иногда, правда, заходила м. Серафима и с заботливым видом справлялась о моем самочувствии, а заодно проверяла, чтобы я никуда не ушла. Так прошло пять дней, и я уже начала думать, что Матушка меня обманула. Все свои вещи я уже собрала и сложила в коробки посреди кельи. На шестой день я услышала, как возле коровника кто-то кричит:

— Послушница Мария! Где послушница Мария?!

Я вышла. Это была Аня, водитель из скита в поселке Гремячево. Она ехала к себе, и по пути ей сказали завести меня в Рождествено. Я обрадовалась ей, как ангелу. Побежала переодеваться и выносить свои коробки. Она сказала мне ждать ее возле богадельни у Георгиевских ворот. Приближалось время второй трапезы и сестры шли ужинать. Я стояла на дороге с кучей коробок и сумок. Некоторые проходили мимо, просто говоря «благослови» (это принятое в монастыре приветствие), а некоторые подходили и прощались, сочувствуя моей ссылке. Никто не знал о нашем с Матушкой разговоре и о том, что я попросилась в Рождествено добровольно. Когда кто-то подходил, мне приходилось срочно делать вид, что я тоже очень расстроена.

В Рождествено мы приехали вечером. Светило яркое предзакатно-оранжевое солнце, на улице уже было по-весеннему тепло, пахло коровником и сеном. Из дома выскочили м. Матрона и м. Пантелеимона помогать мне выгружать мой багаж. Пантелеимона очень удивилась моему приезду и спросила:

— Как тебе удалось так быстро вернуться?

— Потом расскажу. Не поверишь: М. Сергия помогла.

— А с постригом что?

— Уже ничего.

Меня поселили в самую большую и светлую келью. В храме м. Евфрасия дочитывала вечерню. Она тоже недавно приехала сюда и подвизалась на «молочке». Она мне очень обрадовалась. м. Евфрасия много читала и любила поговорить на философско-богословские темы. Не то, чтобы я была интересным собеседником в этих вопросах, но я могла сделать умный вид и внимательно выслушать. Она это ценила. Рядом со мной в большой келье Галя поливала огородную рассаду под огромными, подвешенными к потолку лампами. Внизу в трапезной м. Матрона накрывала чай. Водителем и экономом здесь теперь была Наташа. Из окна моей новой кельи открывался чудесный вид на поля, лес и берег пруда, освещенные ярким закатным солнцем. Я снова почувствовала себя хорошо.

Довольно неплохо и спокойно мы прожили все вместе 8 месяцев с апреля по ноябрь 2014. На коровнике стало тяжелей: с весны коров нужно было еще и пасти. Утром я сразу без полунощницы шла на коровник, чистила, доила коров, а потом выгоняла их на поле. Иногда уже к этому моменту я была такой уставшей, что заваливалась прямо в траву под каким-нибудь деревом и спала. Коров потом нужно было искать на чьей-нибудь даче или на колхозном гречишном поле. Потом м. Пантелеимона все-таки выпросила в Епархии нам в помощь трех семинаристов в пастухи и на огород. Это были совсем молодые ребята, не старше двадцати лет, вполне себе современные. У каждого был планшет, телефон, еще и ноутбук. Нас они называли «бабками», не в глаза, конечно, и потихоньку ненавидели, потому что нас нужно было слушаться, как старших. Из семинарии сюда тоже присылали провинившихся студентов: вместо летних каникул они должны были трудиться на этом подворье. Такая, видимо, у Рождествено была судьба.

С Пантелеимоной мы прекрасно ладили. Когда семинаристы стали помогать мне пасти, у меня появилось свободное время, а у Пантелеимоны появились деньги. Эти деньги она насобирала на православной ярмарке в Питере, куда ездила от Свято-Никольского монастыря. Деньги она собирала на наш детский приют «Отрада», как благословила Матушка — люди охотно жертвовали «деткам». Пантелеимона отвезла их м. Николае в монастырь. Матушка благословила эти деньги потратить на сестер скита, так как содержать нас обязан был наш монастырь, а не Епархия. Приют в то время в деньгах не нуждался. Пантелеимона решила пустить их на ремонт дома, где мы жили. Все лето мы делали ремонт: клеили новые обои, утепляли стены и полы, красили, штукатурили. Мы даже сами отреставрировали и покрыли лаком нашу древнюю мебель. Дом стало не узнать: до чего он стал красивым и уютным. Вокруг мы разбили множество клумб. Нам пожертвовали несколько ящиков полусухой рассады, которая у нас буйно разрослась и зацвела. У меня на коровнике родились три теленка разных цветов. Они были такие славные, что деревенские дети приходили с ними побегать и поиграть. Каждый день вечером мы служили вечерню, повечерие, утреню с канонами, а по воскресеньям пели в храме.

Я не надеялась, что Матушка про меня забудет. Неизвестно было, сколько она позволит мне тут наслаждаться жизнью. В то, что она просто оставит меня в покое я не верила, не такой это был человек. Свято-Никольский монастырь казался мне подобием ада на земле, это, пожалуй, самое последнее место, где бы я хотела оказаться. Для меня даже в ад был лучше — там хотя бы можно не врать. В Рождествено мне очень нравилось, даже не смотря на тяжелые труды, нигде еще я не чувствовала себя так хорошо и радостно. Я решила просто положиться на волю Божию и жить сегодняшним днем. В конце лета я, помогая Гале на огороде, нашла маленький нательный серебряный крестик. Я подняла его, опросила всех: никто крестик не терял. Тогда я решила, что этот крест Господь послал мне. Крест — значит испытания, это всем понятно. Мне казалось, что таким образом Господь дал мне самой выбирать, когда эти испытания должны начаться: стоит только надеть крестик. Он лежал у меня на полке с иконами и ждал, а меня мучила совесть, что я по малодушию отвергаю то, что послал мне Господь. Было страшно надеть его, так не хотелось никаких перемен. Тогда я по своему обыкновению решила узнать через Евангелие, чего мне ожидать в ближайшее время. Я помолилась и открыла наугад. Удивительно. Мне попалось место из Евангелия от Луки, где Господь цитирует пророка Исайю, одно из моих любимейших мест в Писании: