Мария Кикоть - Исповедь бывшей послушницы

Мне это благословение передала Пантелеимона. Я ответила, что в монастырь я не вернусь, это просто невозможно. Она уговаривала меня не делать глупостей и послушаться. Я ушла к себе, села на кровать и начала думать, что же делать дальше. Нервы сдавали, меня всю трясло, даже до спазмов. Я выпила две таблетки феназепама, чтобы заснуть, но они не помогли. Я выпила еще две, заснула, но через несколько часов проснулась в ужасе. Все тело сводили нервные судороги, голова раскалывалась, сердце оглушительно стучало. Я выпила корвалол и еще две таблетки феназепама.

Очнулась я в машине, меня куда-то везли. Я опять вырубилась, помню только, как обнаружила себя лежащей на спине на чем-то твердом. Кто-то хлопнул меня по щеке, потом я почувствовала, как ни с того ни с сего меня сильно ущипнули за грудь. Было больно, но я не смогла даже открыть глаза. Стало ясно, что это больница, я хотела сказать что-то, но не могла. Я слышала, как рядом Пантелеимона объясняла, что нашла у меня таблетки и что она не знает, сколько точно я выпила. Я пыталась сказать, что выпила совсем чуть-чуть, что это все просто ерунда, но не могла даже пошевелиться. Потом меня повезли в реанимацию и там какой-то доктор начал приводить меня в чувство. Я слышала каждое его слово, но не могла не то что говорить, даже открыть глаза. Слышала, как говорили, что монашка напилась таблеток. Как-то очень оперативно и совсем не больно промыли желудок. Я только услышала, как доктор сказал:

— А, таблеточки.

Потом он пытался найти у меня вену, чтобы поставить капельницу. Вены у меня вполне нормальные, никогда с ними проблем не было, а тут они видимо на нервной почве все исчезли. Он не смог уколоть даже в ногу. Пришлось поставить подключичный катетер. Глаза я не открывала, поэтому подумала: «Конечно, как можно найти вену в такой темноте». Потом какая-то женщина строгим голосом все в той же кромешной темноте расспрашивала меня, почему я напилась таблеток. Я только плакала и несла какую-то бессвязную чушь. Слезы лились ручьем, я почувствовала, как кто-то стал вытирать их тряпочкой.

Полностью в себя я пришла только вечером в палате. Бабушка-санитарка принесла мне халат и рубашку. Вся больница уже знала, что утром привезли монашку, наглотавшуюся таблеток, ко мне подходили незнакомые люди и пытались утешать. На следующее утро приехала Наташа и привезла мне паспорт, подрясник, апостольник, куртку и пачку печенья. В кармане подрясника я нашла телефон и немного денег. Позвонила Пантелеимоне, оказалось, это все передала она. Она сказала, что Матушка выгнала меня из монастыря, потому что я, якобы, специально напилась таблеток, чтобы скомпрометировать монастырь.

Ближе к вечеру Пантелеимона мне позвонила и сказала, что днем Матушка провела занятия с сестрами, на которых говорила, что я ни в чем не виновата, а все это придумала и подстроила Пантелеимона. Ее теперь везли в монастырь на духовный собор. Интересно, как все поменялось. Теперь я была жертвой интриг Пантелеимоны против игумении.

Духовный собор — это отдельная история. Это такая имитация демократии в монастыре, вроде как важные вопросы решает не одна игумения, а собор старших сестер. Потом Пантелеимона мне рассказала, как это происходило. Ее поставили перед Матушкой и сестрами. Матушка рассказала всем, что Пантелеимона и я состояли в блудной связи, то есть были лесбиянками. Это была Матушкина излюбленная тема на все случаи жизни. От этой страсти я потеряла голову и напилась таблеток, но во всем виновата была совратившая меня старая лесбиянка Пантелеимона. Были вызваны свидетели: м. Ксения, м. Евфрасия и Наташа. Они все в один голос уверяли, что не раз видели нас вдвоем. Они не утверждали, что видели какие-то конкретные лесбийские действия, но все же мы общались, а один раз даже вместе жгли костер. «Ну да, сжигали мусорную кучу», — поправила Пантелеимона, но ее никто не слушал. Потом голос получили старшие сестры, которые тоже внесли свою лепту унижения и оскорблений. Пантелеимону даже обвиняли в блудных пристрастиях к молоденьким семинаристам, по этому поводу даже было проведено небольшое расследование, хотя непонятно было, как это сочеталось с ее лесбийскими наклонностями. Длились эти разборки больше двух с половиной часов. Пантелеимону раздели, лишили причастия, старшинства и перевели на покаяние в коровник под руководство м. Вероники. Она назначалась старшей в Рождествено. Вероника была тоже «мамой» и ее отправляли в Рождествено за провинности ее дочки. Монахиня Вероника была одной из самых грозных и суровых монахинь, она и внешне была похожа на здорового мужика с грубоватыми манерами и низким басовитым голосом. Раньше она работала в торговле, потом по благословению духовника с маленькой дочкой пришла в Малоярославец. Вероника прославилась в монастыре своими аскетическими подвигами: все знали, что ночью она не спит, а молится, а если и засыпает, то сидя за столом с четками в руках. Днем она часто засыпала прямо стоя на клиросе, но при этом не падала, а продолжала петь свою партию. С младшими по чину сестрами она была сурова и непреклонна, а со старшими проявляла вежливость. Она настолько сильно была привязана к Матушке, что, правда, готова была порвать на куски любого, кем игумения была недовольна. На Пантелеимону она уже смотрела, как на врага народа, который по справедливости подлежит уничтожению.

Пантелеимона не раз была на таких соборах, но тут ее обвиняли в таких мерзостях, что она не выдержала и решила уйти из монастыря. Тем более, рассчитывать на спокойную жизнь под началом м. Вероники не представлялось возможным. Она собрала ночью вещи, позвонила Геннадию, нашему сторожу, и попросила отвезти ее к дочери в Козельск. Он согласился помочь. Никто даже не услышал, как она уехала. Позвонила она мне уже из Козельска.

Когда я узнала, что она ушла, я очень обрадовалась, что я теперь не одна. Обо мне в больнице никто не вспоминал, поэтому я тоже попросила Геннадия забрать меня и отвезти в скит. Когда я вошла в дом, сестры во главе с м. Вероникой сидели за столом, была трапеза. На меня посмотрели так, как будто я воскресла из гроба. Все молчали. Я тоже молча села за стол и начала есть со всеми. Вероника встала и пошла звонить Матушке, чтобы спросить, что ей теперь со мной делать. Поговорив по телефону, она подошла ко мне и спросила меня о моих планах. Я сказала, что поеду к батюшке. Она снова пошла звонить. Потом сказала мне, что я должна сдать форму, всю одежду и обувь которую мне выдали в монастыре.

После трапезы я пошла к себе собирать вещи. Я позвонила маме, но она была за границей и не могла приехать за мной. Она попросила забрать меня моего дядю. Пока я собирала вещи, ко мне зашла Галя и с большим сочувствием уговаривала меня не делать глупость — не уходить из монастыря. Зашла и м. Матрона — принесла мне пакет яблок в дорогу. Потом пришла м. Вероника. Она забрала мою форму и посмотрела на мои сумки и коробки: