Анатолий Маляр - Записки одессита. Оккупация и после…

Поздно вечером в Одессе, как и в других городах-героях, гремел салют… И вся Одесса разливала по стаканам, что имела. А имела она немногое, но была веселою… Поздно вечером, когда после салюта я вернулся с Куликова поля, наши соседи-коммунисты Беренштейны, большие «шаи-патриоты», пели пьяным хором на чистейшем одесском довоенном наречии:

Через некоторое время за подъездом соорудили проходную и установили дополнительные ворота. Работающих на швейной фабрике женщин стали пропускать только в определенное время. За опоздание на работу, как и по всему Союзу, они должны были нести строжайшую ответственность.

Как-то я подошел к этим воротам. Возле них плакали две молодые женщины: их не пускали на территорию фабрики из-за того, что они опоздали с обеда на одну минуту. Я им сказал, чтобы они шли за мной и провел их через нашу квартиру и черный ход во двор фабрики. Так я их спас от неминуемой расправы тогдашних «хозяев жизни», не думая об этом.

Повадилась ходить к маме «аферистка», как называли эту женщину соседи во дворе. Это была моложавая блондинка средних лет. От соседей она узнала, что мама привезла при румынах прокламации в село Весилиново, за что чуть не поплатилась жизнью. Аферистка стала уговаривать маму, чтобы та сказала, что листовки для распространения по селам давала она.

Мама не захотела так рисковать. «Аферистка» еще до войны разошлась с мужем, который вернулся с фронта Героем Советского Союза. Ей очень захотелось быть партизанкой, а не «находившейся на территории, занятой врагом…» Проживала она в нашем доме, но в другой парадной.

День Победы в мае 1946 года праздновался очень радостно. С раннего утра в районе вокзала были собраны танки, бронетранспортеры и другая боевая техника. На Куликовом поле со стороны вокзала были установлены в большом количестве зенитки. Люди забыли обо всех своих горестях и поздравляли друг друга. Все ожидали больших перемен к лучшему. Даже больших, чем при освобождении Одессы и в первый День Победы.

Приготовились к параду все воинские части, военные училища, военные моряки и курсанты морских училищ. У всех организаций были свои духовые оркестры, которые играли на улицах целый день.

Пьяных было немного. Одесситы вышли на улицы, и в их массе стали незаметными инвалиды, которые тоже радовались Победе. Нам, семи-девятилетним, было тоже весело и празднично, мы почти весь день провели возле наших танков, орудий. Вечером все малолетки позалазили на деревья возле зениток и стали ждать салюта.

Возле зенитных орудий выстроились подразделения солдат с ракетницами, их было много. Прозвучала команда, Куликово поле ярко осветилось и одновременно прозвучал залп многих орудий. Нам, залезшим на деревья, казалось, что все это делается для нас. Восторгу не было границ. Казалось, что мы кричим «ура» громче всех.

После салюта мы в приподнятом настроении шли по Ришельевской домой. Оживление в городе не спадало. Когда я пришел домой, то был очень удивлен тем, что в нашей комнате был накрыт стол. Пир устроили вскладчину все жильцы, с которыми мама пережила оккупацию. Еды и вина было немного. Для меня места не нашлось, потому что гости расположились вокруг стола даже на кровати. Я залез на шкаф и оттуда наблюдал за банкетом. Мне подали кусок хлеба с маленьким ломтиком сала. Съел я праздничный ужин очень быстро, и почти сразу заснул.

Стали возвращаться с войны уцелевшие солдаты и офицеры. Редкие семьи обрели своих мужей и отцов. Большинство женщин так и не дождалось своих мужчин, но все равно их ждали. Они, как и моя мама, ходили к гадалкам, которых развелось очень много. Всем им предсказывали скорую перемену к лучшему…

Еще позже стали возвращаться военные, выглядевшие значительно лучше ранее прибывших фронтовиков. Они вряд ли участвовали в боях или бывали на передовой. Такие старшины и младшие офицеры привозили из Германии для себя вагоны трофейного имущества — мебель, кожаные пальто, радиолы и другие ценные в то время вещи. Одеты эти военные были в новенькие кителя, хромовые сапоги, выглядели откормленными и явно не сидели в окопах.

В основном это были прислуживавшие высокому начальству штабные работники, «умеющие жить». Им довелось по окончании войны помогать своим покровителям вывозить трофейное имущество в Москву, и при этом они, разумеется, не забывали о себе.

Авторы многочисленных мемуаров, полководцы, «покрывшие себя неувядающей славой», не удосуживались вспомнить о расхищении этого добра, доходившего до мародерства. Впрочем, им было некогда вспомнить и о том, как они умудрились уложить в «вечные казенные квартиры», самое меньшее по четыре наших солдата на каждого убитого немца. Для них всегда и всё во время войны было неожиданным, только кровь доверенных им бойцов всегда была ожидаемой и прогнозируемой.

Отец Игоря 9 мая 1946 года был в Москве. Игорь рассказывал нам, как он с папой проходил по Красной площади, и видел самого Сталина, который «делал ручкой». Он рассказывал об этом так, что нельзя было усомниться, что он видел живого бога. Его авторитет среди нашего брата возрос: Игорь сам видел того, кто лично победил Гитлера.

Летом приехал к кому-то из соседей москвич, наш ровесник. Он рассказал, что Сталин небольшого роста, и одна рука у него повреждена. Не иначе, пацан наслушался врагов народа. Как мог великий вождь, победивший зверя-Гитлера, быть шибздиком сухоруким? Обратились за разъяснениями к отцу Игоря. Тот ответил:

— Да, Иосиф Виссарионович небольшого роста, как и его соратники, зато у них столько ума, как у Ленина.

Нам такого объяснения было достаточно, мы даже не спросили — у всех вместе, или у каждого? Но подозревать в шпионаже москвича перестали. Кто-то предположил, что руку товарищу Сталину сломала «международная гидра» еще в революцию. Сведения об этой самой международной гидре часто передавали по радиоточке. Кто она такая? Ясно, что многоголовая. Это подтвердилось после того, как Игорь вынес во двор подшивку журнала «Крокодил».

Среди вещей, привезенных отцом с Кольского полуострова, Игорь обнаружил железную коробку с пистолетными патронами. Он вынес ее на развалку, примыкавшую ко двору. Недолго посовещавшись, мы налили в коробку немного керосина и подожгли. Убежали во двор, заговорщицки перемигиваясь, и стали ждать. Не дождавшись взрыва, вернулись, и увидели, что коробка от нагрева покраснела. Убежали снова, и вовремя: рвануло, да так, что повыбивало стекла во многих квартирах.

Соседи с криками повыскакивали на веранды и балконы, а нам ничего не оставалось, как бежать на улицу. Некоторые жильцы погнались за нами, угрожая «на всю Жуковскую» поотрывать ноги и повставлять спички, потопить в дворовом туалете, накостылять, и многого другого наделать, если только мы появимся в их дворе…