Ольга Черненькова - Воин и дева. Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой

Анна Ахматова в конце 1919 года подписала договор с издательством «Прометей» на переиздание «Белой стаи». Основатель «Прометея» Н. Н. Михайлов был издателем Ахматовой. Однажды, встретив у нее Гумилева, он и ему предложил сотрудничество. В «Прометее» будут переизданы «Жемчуга» и «Колчан». Анна Андреевна подписала «Белую стаю», как обычно, своим поэтическим именем «Ахматова», за что Шилейко ее «чуть не убил». Она ведь теперь его жена, должна носить его имя.

Чем больше Анна старалась быть хорошей женой, тем больше Шилейко тиранствовал. Гумилев перестал у них бывать из-за дикой ревности Шилея. И не только Гумилев. Охотно принимались в доме студийки, будущие переводчицы, ученицы, но только не потенциальные соперники. Даже с Лозинским Шилейко перестал общаться – и тоже из-за ревности. Постепенно он удалил всех старых друзей из жизни Анны, их совместной жизни. На ее плечи свалились его постоянные болезни, забота о пропитании.

Редкие стихи Ахматовой, появлявшиеся в это время, говорят о многом. Вот ее поэтический портрет:

Это не придуманное: «Муж хлестал меня узорчатым, вдвое сложенным ремнем»! Этим строчкам страшно верить, но почему-то веришь.

Казалось, Анна и этого не могла простить Гумилеву.

В январе 1920-го у Шилейко и Ахматовой побывал Чуковский. В комнате сыровато, холодновато, книги лежат на полу. Ахматова ласкова с Шилейко, поправляет ему волосы, называет его Володя, он ее – Аничка. Глаза ее иногда кажутся слепыми, говорит она крикливым, резким голосом, будто по телефону. Чуковский заговорил о Гумилеве: как ужасно, с его точки зрения, тот перевел Кольриджа. Анна Андреевна ответила:

– А разве вы не знали? Ужасный переводчик.

Чуковский отметил в дневнике: «Это уже не первый раз она подхватывает дурное о Гумилеве». Анна Андреевна потом говорила Лукницкому, что их пытались рассорить некоторые «доброжелатели», передавали сплетни, старались вызвать взаимную вражду. Она признавала и за собой некоторую неосторожность: могла что-нибудь сказать, а ему передали…

А Гумилев, скорее всего, даже не догадывался о том, как она живет. Он упрекал Анну в замкнутости, в нежелании что-либо делать, в отчуждении. Однажды даже сказал:

– Твой туберкулез – от безделья.

Если бы он знал!

В январе 1920 года Анна пошла в Дом искусств, чтобы получить деньги для Владимира Казимировича. Ей нужен был Гумилев, а он оказался на заседании. Анна села на диван в первой комнате. Здесь же был Б. Эйхенбаум. Через несколько минут Николай Степанович вышел. Ахматова обратилась к нему и назвала на «вы». Это поразило Гумилева: никогда они не были на «вы», разве что в отрочестве.

– Отойдем, – предложил Николай Степанович.

Они отошли, и Гумилев заговорил:

– Почему ты так враждебно ко мне относишься? Зачем назвала на «вы», да еще при Эйхенбауме! Может быть, тебе что-нибудь плохое передавали обо мне? Даю тебе слово, что на лекциях я если говорю о тебе, то только хорошо.

Анна была очень тронута тогда. Она чувствовала свою вину: да, была несправедлива иногда в разговорах с ним, не была в «примирительном» настроении, огрызалась на него и т. д. Гумилев был взволнован и встревожен, не понимая ее враждебности. Сам он по-прежнему относился к ней как к близкому, родному человеку, другу.

Конечно, они оба отказались от того, что их объединяло, ушли от назначенного пути. Однако Гумилев, как вполне удовлетворенный, самодостаточный мужчина, был щедр в отношениях, добр и благороден, да и по характеру был таков. Анна же страдала от ошибки как оставленная женщина, несчастная в новом браке. Признать же, что сама сделала выбор, а стало быть, сама виновата в том, как все сложилось, было непросто. Вот она и вымещала зло на Гумилеве. И тосковала по нему.

В апреле бывшие супруги снова встретились на нейтральной территории. Гумилев отвел Анну Андреевну к С. Бернштейну в лабораторию Института живого слова, чтобы там записали ее стихи в авторском чтении. Запись осуществлялась на фонограф. Сам Гумилев еще в феврале записал несколько своих стихов. Теперь он привлек и Анну, как всегда заботясь о ней. Что характерно, он представил ее С. Бернштейну как свою жену. Будто ничего не изменилось! И она, видимо, не протестовала, не стала разоблачать подлог.

Весной 1920 года у Ахматовой материально совсем худо. Шилейко получал во «Всемирной литературе» жалованье, которого хватало ровным счетом на полдня. И тут явилась Надежда Павлович с мешком риса от Ларисы Рейснер, приехавшей из Баку. Ахматова раздала весь рис страдающим от дизентерии соседям и знакомым.

Однажды Анна Андреевна пошла с кастрюлькой к знакомому, у которого можно было сварить суп. Он жил в Училище правоведения. Ахматова сварила суп, завязала кастрюльку салфеткой и вернулась домой. А дома ее поджидала сама Лариса Рейснер. Пышная, откормленная, в шикарной шляпе. Лариса пришла поведать Ахматовой правду о Гумилеве и была поражена увиденным: и этой кастрюлькой, и видом самой Анны Андреевны, и видом Шилейко, который был в скверном состоянии. Рейснер ушла, а ночью в половине двенадцатого пришла снова с корзиной продуктов.

Между тем в судьбу Ахматовой вмешивается снова Артур Лурье, который теперь занимал пост заведующего музыкальным отделом Наркомпроса. Он решил вырвать Анну из лап Шилейко: прислал за больным карету скорой помощи, и того увезли в больницу. С ишиасом держали месяц. За это время операция по спасению Ахматовой была завершена. Лурье предложил Ахматовой перебраться на квартиру к ним с Ольгой Глебовой-Судейкиной. Анна переехала. Следующим пунктом плана в обретении самостоятельности был поиск работы. Ахматова поступает на должность делопроизводителя факультетской библиотеки в Петроградский агрономический институт и получает казенную квартиру на Сергиевской улице. Ей выдали трудовую книжку, теперь Ахматова имела право на паек и жалованье, на дрова.

Когда Шилейко выписали из больницы, он плакался:

– Неужели бросишь? Я бедный, больной…

Анна ответила:

– Нет, милый Володя, ни за что не брошу: переезжай ко мне.

Ему это очень не понравилось, однако переехал. И теперь совсем другое дело: дрова, комната – все ее, она здесь хозяйка, она независима. И снова пошли стихи: она вернулась к себе, к творчеству. Стала появляться на вечерах, выступать. А тут развернулась история с созданием Петроградского отделения Союза поэтов.

Этот Союз был учрежден в Москве еще в ноябре 1918 года. Председатель Союза, а в июне 1920 года это был В. Брюсов, поддерживался самим Наркомпросом и имел широкие полномочия, доступ к печати. Из Москвы в Петроград отправили в качестве представителя Союза Надежду Павлович. Она сразу обратилась за поддержкой к А. Блоку, тот говорил с Гумилевым. Все понимали, что поэтам нужна материальная помощь, книжная лавка, пайки. Вопрос обсуждался во «Всемирной литературе». Летом 1920 года было организовано Петроградское отделение Всероссийского союза поэтов, и Гумилев сыграл в его истории не последнюю роль.