Эмир Чалбаш - Сковать боем!

РС взрывался в воздухе в двух случаях: прямое попадание в цель с любой дистанции или при выпуске РС только с одной определенной дальности, которая заранее устанавливается на земле. А летчикам нашего полка, как правило, приходилось выпускать РС по одиночным самолетам или же мелким группам противника. Поэтому и особого эффекта мы не достигали. Кроме того, мы всего несколько раз вылетали с РС. Затем они больше не стали к нам поступать.

К нам в полк передали эскадрилью ночных бомбардировщиков У-2 (По-2). Теперь у нас две эскадрильи на И-166 и одна на По-2.

Грешным делом, мы все, в том числе и командование наше, относились к новым в полку самолетам По-2 с полным недоверием. Стали надлетчиками посмеиваться: как, мол, вы будете воевать на этих «кукурузниках», вас за два дня всех посбивают. Но надо отдать должное летчикам на По-2, они были скромными и выдержанными ребятами. На наши реплики невозмутимо отвечали: «Поживем – увидим». И действительно, увидели. На этих, безобидных на первый взгляд, тихоходных, беззащитных самолетах летчики совершали чудеса. Такие летчики, как Франц Саша, Буров Анатолий и многие другие, были просто виртуозами и настоящими ночными «волками». За ночь вылетали по 4–5 раз, иногда даже по шесть вылетов на боевое задание. Как-никак по 400 кг бомбового груза брал По-2 и обрушивал на головы фашистов. В дальнейшем мы были вынуждены резко изменить свое мнение об этих самолетах и с полным уважением относиться к летчикам По-2. Очень образно и, главное, правдиво показаны действия эскадрильи ночных бомбардировщиков По-2 в кинокартине «Небесный тихоход». Обиженный вначале за назначение его в эскадрилью По-2 после ранения ярый истребитель военный летчик майор Булочкин впоследствии влюбился в этот самолет и в итоге отказался перейти на истребитель.

Кроме таких прекрасных качеств, как, например, простота управления в ночных условиях, способность подойти к объекту бесшумно (на планировании без работающего мотора), нетребовательность к особым посадочным площадкам, – самолет По-2 имел еще одно очень серьезное качество. Это моральное воздействие на войска противника. Благодаря большой продолжительности полета и непрерывному применению в основном одиночных самолетов имелась возможность почти висеть над головами противника всю ночь, не давая ему покоя, деморализуя личный состав войск противника. Многие пленные немцы признавались на допросах: «Самое страшное для нас появляется ночью – это ваш «русс фанера» (так они называли наш По-2), который всю ночь летает над головой, не дает ни сна, ни покоя. Гудит и гудит, сбросит одну бомбу, опять гудит. Не знаешь, когда он сбросит еще бомбу и где она упадет».

В истории военного искусства ВС СССР записаны показания коменданта крепости Кёнигсберг, который был взят в плен нашими войсками. Он заявляет, что «русская авиация вынудила сдать крепость, особенно ночная (это в основном опять наши По-2). Если бы не авиация, русским крепость Кёнигсберг не взять… Русская авиация своими непрерывными действиями и днем, и ночью полностью деморализовала войска крепости». Он, конечно, явно переигрывает с нашей авиацией, явно забыв, – русские не раз уже били немцев и брали их крепости в прежние времена, когда авиации вообще не было. Поэтому и сейчас бы взяли крепость Кёнигсберг без авиации, но решили брать с ее помощью, так русским захотелось на этот раз, так оно веселее получается.

В одном совершенно прав немецкий комендант – действительно, наша авиация полностью подавила моральный дух немецких головорезов, не только при взятии Кёнигсберга, но и в дальнейшем, вплоть до взятия фашистской берлоги – Берлина. В Кёнигсбергской операции в отдельные сутки производилось до 1200–1400 самолето-вылетов на боевое применение и днем, и ночью. И здесь наш трудяга По-2 оказал неоценимую услугу ночью нашему общему делу по разгрому врага. Вот такой он тихоходный, беззащитный, состоящий из расчалок и перкали – По-2. Так что вместо пренебрежительного отношения вначале к По-2 мы в скором времени оценили по достоинству наших летчиков-ночников и стали их считать полноценными нашими боевыми друзьями-однополчанами. И авторитет нашего 627-го САП оттого, что он стал смешанным полком, не снизился, а, наоборот, вырос в глазах высшего командования.

Я только что сменился с дежурства и направился к медсестре Леночке поговорить о том да о сем. Навстречу идут командир полка и незнакомый летчик в звании полковника. Командир полка подозвал меня и дает задание:

– Возьмите машину, везите домой к себе полковника и устройте с жильем. Понятно вам?

– Задача ясна, товарищ командир, – отвечаю.

Взял автостартер, посадил рядом с собой в кабину полковника и поехали в деревню к нам домой. Всю дорогу полковник молчал, а я считал нескромным вступать в разговор с таким большим и боевым командиром. Приехали домой. Я предложил ему посидеть и подождать немного. Сам же пошел шептаться с хозяйкой, как лучше устроить нашего гостя. Но ничего мы не смогли придумать, кроме как предложить место на выбор на нарах. Когда я вернулся на свою половину и спросил: «Товарищ полковник, где вам лучше сделать постель – на верхних или нижних нарах?» Он ответил:

– Знаешь что, лейтенант, брось ты эту канитель, покажи, где свободные нары, и считай, что я уже устроен.

– Вот здесь свободно, товарищ полковник, – показал на нары вверху.

– Вот и отлично. А теперь давай знакомиться: бывший командир авиационного полка, ныне рядовой летчик полковник Шевцов Федор Федорович. Как тебя звать?

Я доложил по форме:

– Лейтенант Чалбаш Эмир-Усейн, командир звена.

– Ты что, турок, что ли? Или потомок эмира Бухарского?

– Нет, товарищ полковник, не турок и не потомок, а просто крымский татарин, потому и такое имя.

– Я думаю, что ты не обиделся. Это я так, пошутил.

– Да чего же тут обижаться? Как есть, так и представился.

– Вот и хорошо, значит, познакомились. Теперь мы с тобой на одинаковых правах, вместе будем воевать. Я прислан к вам в полк рядовым летчиком. Возьмешь в напарники?

– Да вы шутите, товарищ полковник?!

– Нет, не шучу, поэтому больше меня по званию не называй. Будешь величать Федором Федоровичем, я почти в два раза старше тебя по возрасту. Договорились?

– Как прикажете.

– Я не собираюсь приказывать, а прошу. Сам все объяснишь летчикам, как и что. Понял?

– Понял, товарищ полковник.

– Опять не понял. Федор Федорович я, уяснил?

– Уяснил, Федор Федорович.

– Вот теперь годится. А теперь введи меня в курс дела, как и что к чему.

Я стал рассказывать о летчиках полка, о самолетах, о нашей работе, о горестях и радостях, о победах и неудачах.