Хелен Раппапорт - Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…»

Весной 1918 года, когда и царица Александра, и ее сестра Элла (великая княгиня Елизавета Федоровна) оказались в заточении на Урале, их родственников в Германии охватила острая тревога, и они поняли, что действовать нужно срочно. По просьбе своего брата кайзера принц Генрих Прусский, который приходился Александре и Элле зятем, уже некоторое время отслеживал сообщения о них из России, но добыть достоверную информацию было очень трудно, и попытки получить ее вызывали чувство бессилия. Посему граф Мирбах незамедлительно начал действовать, когда германский министр иностранных дел Рихард фон Кюльман передал ему из Берлина полученные 22 июня вести о том, что «недавние события на Урале, к сожалению, подтверждают самые худшие опасения относительно участи императорской семьи» 1.

Прочитав эту телеграмму, Мирбах заявил советской стороне решительный протест. «Я сразу же сказал Чичерину, что почти полностью уверен в том, что императорской семье в Екатеринбурге был причинен какой-то вред». Если появившиеся новости, которые вызвали возмущение «в широчайших кругах», неверны, то, как он предупредил Георгия Чичерина, он «не понимает, почему, вы, большевики, не отвечаете на них категорическими опровержениями». Советский министр иностранных дел не смог дать Мирбаху внятного ответа; он только «вяло возражал, что недостоверные сообщения получили такое широкое распространение, что нет смысла опровергать каждое из них» 2. Даже Иоффе, посол Советской России в Берлине, был обескуражен слухами об убийстве царя. 21 июня он пожаловался Ленину: «Я не могу делать свою работу, если мне неизвестно, что происходит в России… Я ничего не знаю о том, что происходит с бывшим царем. Когда вчера Кюльман спросил меня об этом, я ответил, что у меня нет новостей» 3. Иоффе полагал, что известие об убийстве царя соответствует действительности; Урал был охвачен германофобией, и тамошние жители без всяких на то оснований были убеждены, что Николай симпатизирует немцам.

Есть предположения, что эти лживые слухи распространяли сами большевики, что Москва запускала их умышленно, чтобы понять, как в Европе и в самой России воспримут весть об убийстве императорской семьи. Утверждается также, что исчезновение в июне великого князя Михаила Александровича также было использовано для того, чтобы прозондировать реакцию общества на ликвидацию членов дома Романовых 4. Большевики явно беспокоились о нарастающей угрозе захвата Екатеринбурга силами чехословацкого корпуса и белых. 22 июня Иоффе проинформировал Кюльмана о том, что достоверные сведения из Екатеринбурга получать трудно, поскольку «[телеграфная] линия между Екатеринбургом и Москвой перерезана войсками чехословацкого корпуса». Чехи как будто открыто заявили, что они «сражаются за и во имя царя», что только усилило враждебность местных жителей к царской семье. Иоффе предсказал, что «если чехи одержат победу, для царской семьи это будет катастрофой». Тем не менее он заявил Кюльману, что по телеграфу указал Ленину в Москве о том, «как важно обеспечить безопасность царской семьи», а еще он сказал министру иностранных дел, что советское правительство собирается перевезти Романовых в Москву, как только «участок железной дороги, перерезанный чехословаками, будет освобожден» 5. Поскольку связь с Уралом была крайне ослаблена, немцы просто не могли узнать, что именно там творилось.

Упорные слухи, что Романовых убили, отнюдь не увеличивали симпатий к немцам со стороны тех русских, которые надеялись, что «они избавятся от большевиков» и сделают все, что могут, для того, чтобы «спасти нашу императорскую семью их грязных лап», если не посадить их обратно на трон. Российская аристократка баронесса Хартонг выразила чувства многих представителей своего класса, когда 21 июня она написала Мирбаху:

«Люди считают, что именно вы поддерживаете большевиков вместо того, чтобы избавиться от них ради нас. Люди начинают думать, что вы находитесь здесь, чтобы увековечить хаос в стране и всеми возможными путями подорвать здесь все еще больше. Что до циркулирующих ужасных слухов об убийстве императора и его семьи, то люди убеждены, что это было сделано большевиками по приказу немцев» 6.

В заключение баронесса предупредила: «Русский народ… больше ничего не ждет от немцев и думает, что его спасет Антанта» 7. Когда ее письмо Мирбаху было передано кайзеру, тот с триумфом нацарапал на полях: «Полностью согласуется с моими предостережениями!… Наше упорное цепляние за большевиков все-таки должно было навлечь на нас подозрения, и оно также покончило с русским народом, который верит, что мы продолжаем поддерживать революцию вместо того, чтобы освободить его от нее и установить порядок, чего они от нас ожидали ». Теперь потенциальных освободителей России – и царя – видели в Антанте. По мнению Вильгельма, Мирбах не раз и не два недооценивал большевиков и вел себя с ними недостаточно жестко. Вместо этого посол поддерживал их хлипкую власть, в то время как Германия должна была делать совершенно иное – куда более энергично стремиться к союзу с прогермански настроенными монархистами, союзу, который обеспечил бы безопасность Романовых и, что еще важнее, помешал бы распространению красной угрозы из России в Германию. Вильгельм дошел в своем гневе до белого каления: «неправильная оценка внутриполитической ситуации в России» послом была «катастрофичной». Собственно говоря, кайзер уже некоторое время подумывал о том, чтобы заменить Мирбаха адмиралом фон Хинце – « единственным грамотным человеком на нашей дипломатической службе» 8.

Немцы беспокоились также и о благополучии тех членов императорской семьи, которые содержались под стражей в Крыму. Это беспокойство было настолько велико, что в начале июня туда для проверки положения, в котором они оказались, был отправлен германский военный атташе. Он передал Дагмар (вдовствующей императрице Марии Федоровне) предложение укрыться в Германии, но она отказалась; она твердо стояла на том, что каким бы образом она ни уехала из России, она не станет этого делать с помощью Германии 9. Однако поскольку теперь германские войска занимали Украину, а в мае заняли Крым – что значительно снизило угрозу для Дагмар (Марии Федоровны), ее дочерей, зятьев и внуков и еще нескольких Романовых, – к ним потянулись монархисты.

В Киеве бывший глава Императорской канцелярии Александр Мосолов встретился с двумя другими людьми, близкими к императорской семье: князем Кочубеем и герцогом Георгием Лейхтенбергским, чтобы обратиться к Германии с просьбой помочь Романовым. Герцог Лейхтенбергский приходился Николаю дальним родственником и также был кузеном наследника королевства Бавария. Используя свои связи, он сумел получить аудиенцию у генерала Айшорна, командующего германской оккупационной армией на Украине, и у начальника его штаба. Оба они пообещали выделить средства, необходимые для эвакуации Романовых из Екатеринбурга и далее по Каме и Волге. Зная, что Николай – как и его мать Мария Федоровна – никогда не согласится с тем, что его будут освобождать немцы, Мосолов отправил письмо кайзеру через барона Альвенслебена, немецкого адъютанта украинского гетмана. Он просил его дать гарантии, что после освобождения Романовы смогут поселиться в Крыму и их не будут принуждать ехать в Германию. Но Мосолова ждало разочарование. В долгожданном ответе на его письмо его просто уведомляли, что Вильгельм не может действовать без согласия своего правительства. Это могло быть завуалированным признанием того, что Вильгельм не может пойти на риск спровоцировать реакцию спартаковцев – радикальных немецких социалистов, которые уже тогда строили планы его свержения. Тогда Мосолов обратился к графу фон Мумму, германскому послу при гетмане, и опять получил отрицательный ответ. Мумм, как он вспоминал позднее, был удивлен его предложением и отказал ему в помощи. Освобождение царя не является для немцев приоритетом, сказал он 10.