Павел Фокин - Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый

Идём к месту, где рассеян прах Зиновьева. На берёзе всё тот же портрет (в рамке под стеклом, упакованный в целлофан, он надёжно укрыт от непогоды). Небольшая площадка обнесена лёгкой изгородью. В прошлом году здесь установили памятный знак — валун, к которому прикреплена доска из чёрного мрамора: «Александр Александрович Зиновьев мыслитель гражданин 1922–2006». Возложив купленные в Костроме цветы, оставляем Ольгу Мироновну наедине.

Мужчины приготавливают стол. Стас ведёт для меня экскурсию по местности. Ничего — что бы напоминало о бывшем здесь некогда поселении. Стас показывает между стволами деревьев какой-то поросший травой и кустарниками холмик, кочку, где виднеются кирпичные обломки. Уверяет, что это завал печи зиновьевского дома. Наверное, так. Он тут всё облазил.

По рассказу младшего брата Зиновьева — Алексея Александровича, я знаю, что в Пахтино был десяток дворов. Его память сохранила имена соседей: Ефимовы, Шамарановы, Альбовы, Роговы, Селезнёвы. Человек двадцать пять — тридцать, в разное время (рождались, женились, умирали, приезжали, уезжали).

Семья Зиновьевых была самой многочисленной. Её состав тоже был переменным. Александр Яковлевич Зиновьев и Аполлинария Васильевна Смирнова вступили в брак в 1909 году. В 1910-м родился их первенец Михаил. В 1915-м — дочь Прасковья. В 1919-м — Анна. В 1922-м — Александр. В 1924-м — Николай. В 1926-м — Василий. В 1928-м — Алексей. В 1931-м — Владимир. Последней родилась дочь Антонина в 1935-м. Кроме них в доме до своей смерти в 1938-м жила немощная мать Александра Яковлевича — Прасковья Прокопьевна. В 1933-м перебрался в Пахтино доживать свой век отец — Яков Петрович, уже полупарализованный старик, с миром отошедший в вечность в 1936-м.

Сам Александр Яковлевич постоянно не жил с семьёй. Как и большинство мужчин Чухломского края, он был мастеровым и с юности жил между деревней и городом. По бедности почв и ограниченности пахотных угодий земледелие здесь исторически было слабо развито. Для прокорма семей мужчины шли в Кострому, Ярославль, Москву, Питер. Этому способствовало и то, что до отмены крепостного права большинство из них относилось к сословию государственных крестьян (в том числе, как установили специалисты Государственного архива Костромской области, и предки Зиновьева, первые документальные сведения о которых датируются серединой XVIII века). В отличие от помещичьих крестьян, они считались лично свободными, хотя и прикреплёнными к земле. Обладали юридическими правами, имели возможность заключать сделки, вести розничную и оптовую торговлю, открывать производство. После 1861 года они активно включились в жизнь капиталистической России. Чухломские мастера славились своим искусством и добросовестностью. Они знали грамоту, мало пили и умели работать. Их ценили. Многие из них имели хороший достаток, держали артели, владели несколькими домами. У тех же Смирновых, родителей матери, в революцию пропало двести тысяч рублей капитала, дома в Петербурге и в Лихачёво (его конфисковали несколько позже, в годы коллективизации — это был самый большой дом в деревне, почти пятьсот квадратных метров, в нём разместилась потом деревенская больница, прозывавшаяся между людьми «смирновской» аж до середины 1950-х).

Александр Яковлевич промышлял вместе с отцом в Москве. В советское время в анкетах профессию отца Александр Александрович указывал несколько уничижительно — «маляр». Действительно, после революции Александр Яковлевич по большей части занимался отделочными работами, изготовлял трафареты. А в юности они с отцом именовались «богомазами», в составе художественной артели занимались росписью храмов. Был он даже замечен кем-то из художественно-промышленного училища и имел шанс получить профессиональное образование, но обстоятельства не сложились. К искусству же был неравнодушен всегда. И в деревню, приезжая проведать семью, неизменно привозил карандаши, краски, бумагу для рисования. Ими всецело завладевал Александр. Страсть к рисованию перешла и в следующее поколение Зиновьевых: с изобразительным искусством связали свою жизнь дочери Александра Зиновьева — Тамара и Полина.

Когда у Александра Яковлевича подрастали сыновья он, по традиции, забирал их к себе в Москву. Он имел московскую прописку, и это в известной степени спасло семью от раскулачивания и гибели. В 1930-м из Пахтино уехал Михаил. В 1933-м — Александр. В 1936-м — Анна и Николай. В 1931-м — вышла замуж и уехала в Ленинград Прасковья. Впрочем, на летнее время дети приезжали помогать матери в деревню. Отец, напротив, в Пахтино обычно бывал зимой, когда ремонтный сезон в городах затихал. Жизнь семьи была динамичная, трудовая.

Дом Зиновьевых был ещё совсем новый. Большой, вместительный. Его строили в конце 1900-х годов, после того как сгорел прежний. По местным правилам он был возведён на высоком подклете. Пять окон в узорных наличниках выходили на главную улицу. С правой стороны — крытое крыльцо с лестницей. Жилая часть, в которую попадали из сеней, состояла из просторной гостиной с прихожей, отделённой перегородкой; кухни с русской печью; большой и светлой, в три окна, горницы, где спали взрослые, и детской. На границе между горницей и детской стояла голландская печь, выложенная изразцами. Из кухни был ход под пол, где хранились припасы. Ходить там можно было в полный рост, не пригибаясь.

Умелыми руками мужчин дом был отделан на городской манер. Стены обшиты фанерой и выкрашены. Под потолком — яркие лампы. На стенах — привезённые из города картины, литографии и, конечно, иконы. Икон много, хорошего письма. Был среди прочего и портрет государя. Александра Второго. Висел долго ещё и после революции. Вся мебель — стол, стулья, буфет, комод, даже диван — выстроена самостоятельно по городским образцам. Нарядные кружевные салфетки, скатерть, наволочки, покрывала с подзорами — не покупные, сплетены и вышиты хозяйкой. Мать содержала дом в идеальном порядке и чистоте. К этому приучала и детей. Да и как иначе? При таком количестве обитателей дом давно бы превратился в сарай, если бы не было за ним строгого ухода.

Из сеней можно было пройти на хозяйственную половину, в так называемую повить, где хранилось сено, инструменты, а внизу — хлев для скота (корова, овцы, свиньи) и курятник. К этой же части примыкала избушка, которой пользовались, когда вымораживали из избы вредных насекомых, обустраивавшихся в человеческом жилье в тёплое время. Когда наступали морозы, вся семья перебиралась в избушку, печь в доме гасилась, и недели две дом выстуживался от паразитов.

На усадьбе находился ещё ряд построек. «Каретный сарай» с конюшней (были свои лошади, обобществлённые в коллективизацию). В нём стояла лёгкая открытая повозка на рессорах, расписанная и оббитая ковром, — «тарантас», зимний возок на двоих — «кошёлка», тоже богато убранная коврами. Для праздничного, «парадного» выезда. До коллективизации был и хозяйственный транспорт — телеги, сани. По соседству стояла большая рига (в неё одновременно могли заезжать три повозки), рядом — овин. Ещё одна «достопримечательность» — баня «по-белому». Единственная в деревне. В бане зимой останавливались приходившие в Пахтино мастера, валявшие валенки. Разворачивали в ней свой маленький цех. Кстати, повседневную одежду, обувь, бытовую утварь тоже изготовляли странствующие ремесленники, регулярно обходившие своих клиентов. По снегу, везя на санках швейную машину, прибывал портной. Знакомый сапожник снимал мерки с ног у подраставших детей. Коробейник предлагал пополнить швейное хозяйство. Спасибо отцовским заработкам!