Александр Ширвиндт - В промежутках между

Когда я признался, что навещал больного Рязанова, он внимательно посмотрел на меня и, перейдя на «ты», сказал: «Врешь!» – «Не вру!» – «Врешь!» – «Не вру!» – «Докажи!» – «Поедем!»

Он посадил меня в люльку своего мотоцикла, и мы отправились к Рязанову. Уже полусонный, в пижаме, Элик очень радушно нас встретил, подтвердил мое алкогольное алиби и подарил лейтенанту свою книжку с трогательной надписью: «Замечательному гаишнику, простившему моего грешного друга». Мы вернулись на перекресток, и я на своей «Волге», эскортируемый лейтенантом на мотоцикле, дошкандыбал до дома. Так мой незабвенный друг своей неслыханной популярностью спас меня в предновогодье от бесправного автомобилизма.

Появилась одна дама, которая была мила и заботлива и среди прочего написала мне записку следующего содержания: «Дорогой Олег Павлович! Гоните от себя всех фанаток! У Вас все впириди!!!» Вот и у тебя, дорогой мой Шура, все впириди! И дай нам Бог здоровья!

Обнимаю.

Раньше фанатки назывались сырихами. Были целые концерны поклонниц. Например, у наших великих певцов Козловского и Лемешева были поклонницы «козловитянки» и «лемешистки».

Сырихами они назывались не просто так. Это связано с магазином «Сыр» рядом с домом Лемешева, куда они в ожидании кумира ходили греться.

Сырихи мстили своим кумирам. Не дай бог тот обратит внимание на какую-то приехавшую из провинции девочку. Самая страшная месть была, когда они бросали сахар в бензобак. От горловины бензобака до последнего жиклера в карбюраторе все превращалось в сгусток кошмара. И надо было снимать всю систему. Один раз я имел такое удовольствие.

Я фанат Табакова, я его «сыр» – завидую всю жизнь белой завистью блистательному спектру его великолепных талантов.

Надеюсь, что за 64 года существования нос в нос, при наличии внуков и правнуков у нас возникли и какие-то другие связи, кроме телефонных, которые не обязательно переписывать из сердец в телефонную книжку.

Как-то меня спросили: «Какую роль сыграли женщины в вашей жизни?» Ответил: «Они играли все женские роли».

1957 год. Было первенство каких-то вузов по плаванию. Моя нынешняя жена, а тогда перспективная невеста, училась в архитектурном институте. Каждый вуз должен был выставить на соревнование пять пловчих. В команде архитектурного института не хватило одного разрядника, и ее взяли. Она позвала меня на трибуны болеть. Забыл, на какую дистанцию они плыли, но ясно помню: уже раздавали вымпелы победителям, а моя все еще плыла. Я один сидел на трибуне и ждал, когда она наконец доплывет. Она выплыла и держит меня на плаву уже 60 лет.

Что я умею делать по дому? Я мог бы, например, очень талантливо выносить мусор.

У нас в высотном доме доживают несколько ветеранов и есть совет подъезда, состоящий из старых большевиков. К Октябрьской революции и к 8 Марта они вывешивают в подъезде написанные от руки разноцветными карандашами трогательные бумажки с наивными пожеланиями. И в конце обязательно: «Желаем успехов в семейной и личной жизни».

Есть миллион исследовательских версий, почему Толстой ушел из дома. Моя простая: остое… постоянные нравоучительно-накопительные претензии многовековой супруги…

Какая безысходно страшная картина-хроника: Софья Андреевна, которую не пускают внутрь привокзальной сторожки к умирающему Толстому, скребется в стекло домика, пытаясь что-то разглядеть. Весь мой жизненный опыт подсказывает мне, что она хочет прорваться к мужу, чтобы успеть сказать, как он в очередной раз не прав.

Каждая встреча с этим ироничным, обаятельным, непредсказуемым и остроумным человеком для меня – большой праздник!

С разными видами спортсменов я дружил в своей жизни. Профессиональная принадлежность к тому или иному виду спорта всегда накладывает отпечаток на внешность, интеллект и словарный запас спортсмена. Владик совершенно выпадает из этого правила. Всю жизнь он занимался каторжным трудом защиты сначала советских, потом российских ворот. А когда снимал с себя доспехи, обнаруживал элегантного, интеллигентного и дипломатически изящного джентльмена.

В советские годы мы плотно дружили с хоккеистами. Анатолий Тарасов и Виктор Тихонов брали нас с собой на крупные соревнования. Это называлось «поддерживать дух». Банда была замечательная: Женя Мартынов, Володя Винокур, Иосиф Кобзон, мы с Мишкой Державиным… Помню, мы были в Канаде на первенстве мира. Там все хоккейные команды поселили в огромный отель и на обед и ужин собирали в одно время. И вот анфилада больших залов, и в каждом сидит команда какой-то страны. Между залами – двери. Шведы, финны, канадцы молча едят дозволенную еду – с суровыми лицами, поскольку выпить нельзя. А в зале нашей команды идет шикарный концерт – с шутками, смехом. И те ничего не могут понять.

Мишка Державин хорошо играл в хоккей. Он тогда был женат на дочери Буденного. Я привозил на дачу Семена Михайловича друзей-хоккеистов, и они играли двое на двое: Саша Мальцев с Державиным, а Валерка Харламов с моим сыном Мишкой. На даче в Баковке были каток, ворота и коньки. У Буденного угощали огромными мочеными арбузами, которые хранили в погребе на льду. И в замороженный арбуз громадным шприцем закачивали водку. Ни одна мировая экспертиза не раскусила бы этот допинг.

Дорогой мой Учитель! Я изо всех сил старался научиться у Вас стать артистом. Но даже такому Мастеру, как Вы, не удалось помочь мне в этом. Потому что Вы, безусловно, Мастер, но, не сердитесь, все-таки не Господь Бог.

Ваше умение улыбаться по поводу несовершенства мира (а не гневаться на него) обескураживает меня, восхищает, вызывает нездоровую зависть, желание вслед за Вами повторить этот трюк… Ваши отношения с миром, несомненно, дар божественный. И еще один щедрый подарок преподнес Вам Всевышний: это Ваша Таточка.

Вы один из немногих, кого я отчаянно полюбил с первой нашей встречи в родном Щукинском училище и кого продолжаю любить так же сильно.