Святослав Логинов - Моя публичка

В сочинении Д'Артиньи нашлось упоминание, что «в прошлом году эта книга была куплена на королевском аукционе в Париже за сорок тысяч золотых ливров». А в ту пору основным покупателем королевского аукциона был русский посланник, пополнявший фонды Эрмитажной библиотеки. Посему, потерпев неудачу в Публичке, я отправился в Эрмитаж. Эрмитажная библиотека также существует на правах архива, однако милиционер у входа позволил мне позвонить по внутреннему телефону и поговорить с библиографом.

Всё-таки, все настоящие библиографы превыше всего ценят возможность помочь читателю. Меня провели мимо стража в святая святых — научный каталог. Там выяснилось, что искомой книги нет и в Эрмитаже, зато есть рукопись двух первых книг Мигеля Сервета.

Можно представить, что чувствовал я в ту минуту! Библиограф тоже чрезвычайно заинтересовался и принёс книгу. Конечно, это не была исходная рукопись, но вещь не менее интересная. Неведомый анабаптист в далёком шестнадцатом веке скрупулёзно скопировал трёхсотстраничную книгу, добавив от себя лишь краткую приписку в конце: «Переписано мною лета 1531 страница в страницу, строка в строку, буква в букву». Даже форму литер и виньетки в начале и конце книги переписчик воспроизвёл с завидным искусством. Для сравнения я вытащил свои писульки и мне стало стыдно.

Уже несколько лет в одном из коридоров Публички можно видеть скромную выставку «Возвращено из спецхрана», но что это за спецхран и где он находится, никто толком не знает. Нетрудно догадаться, что этот отдел будет существовать и впредь, во всяком случае до тех пор, покуда имеется в России литература под строгим грифом «ДСП». Ясно, что попасть в Спецхран ещё сложнее, нежели в Отдел редкой книги, туда на смущённой улыбке не пролезешь. Однако, прихотливый случай однажды занёс меня и в эти засекреченные помещения.

Судьбина постоянного читателя такова, что тебя в конце концов начинают узнавать и считать своим. Оно и верно, старый читатель порой лучше нового работника. Со мной часто здороваются в коридорах, а если бы мне вздумалось в столовой стать в короткую очередь сотрудников, то полагаю, меня приняли бы за своего и никто не стал бы возражать. Так и случилось, что однажды, когда я спускался из кабинета библиотековедения, ко мне подлетела смутно знакомая дама и воскликнула:

— Как удачно, что я вас встретила! Помогите пожалуйста перетащить шкаф, а то у нас в отделе мужчин совсем нет.

Она ещё долго объясняла, куда и зачем надо перетащить этот шкаф, но я просто кивнул и отправился следом за обрадованной женщиной.

Шкаф мы тащили втроём — я и двое молодых людей в синих халатах. Волокли неудобную громаду по узким извилистым коридорчикам, между нависающими стеллажами куда-то в неведомые глубины библиотеки. Местность становилась всё более дикой, проходы всё более узкими и, наконец, шкаф надёжно заклинило между дубовыми стеллажами, помнившими, вероятно, Крылова и Гнедича. Помучившись минут пять, мы решили передохнУть, а потом двигать шкаф обратно. Так у меня появилась возможность оглядеться. Странное было книгохранилище, доложу вам. Вместо привычных книг на полках громоздились картонные коробки, перетянутые бечёвкой и опечатанные. Надписи, большей частию цифровые, внушали трепет и почтение. Понять было нельзя ничегошеньки.

— Что это? — спросил я, кивнув на стеллажи.

— Спецхран, — ответили мне. — Вы разве не знаете?

— Нет, — честно признался я. — Я вообще-то человек посторонний, читатель…

Но и после этого никто меня не выдворил из секретного помещения, и мы ещё пятнадцать минут, надрываясь, пёрли шкаф к его прежнему месту жительства. А я с тех пор горжусь, что бывал я в этом спецхране, ничего там нет интересного.

А вот в Отделе рукописей я не был. То есть в сам отдел заходил, а в хранилища — ни-ни! Но всё же и с этим отделом у меня связано любопытное воспоминание.

Я поднимал литературу по своему любимому шестнадцатому веку и, как обычно, заказал в Россике (это один из иностранных фондов) издания научных книг того времени. Очередная книга была выдана мне в общий читальный зал, хотя фронтиспис работы Паоло Веронезе запросто мог привлечь внимание какого-нибудь высокоучёного ворюги. Однако, речь сейчас не об этом. Разглядывая том: обложка из деревянных досок, обшитых кожей и снабжённых множеством медных накладок, — я обратил внимание, что лист бумаги, наклеенный изнутри на эту грандиозную обложку, отслоился, а под ним что-то есть.

Как можно осторожнее я заглянул в просвет и увидел ещё один лист, наклеенный непосредственно на дерево. Так во время ремонта, чтобы обои лучше держались, стену сначала оклеивают старыми газетами. Но здесь-то была не газета, а обрывок древней рукописи! Неудобочитаемые готические знаки, исполненные не переписчиком, а художником. Буквицы в начале абзацев написаны киноварью и кобальтом. Короче, красота неописуемая. И возраст… по меньшей мере пятьсот лет. Это же настоящее открытие!

С томом подмышкой я ринулся в Отдел рукописей.

Библиограф отдела внимательно осмотрел мою находку, переписал данные о книге на карточку и со вздохом произнёс:

— Отнесите книгу на место. Если бы здесь было хотя бы десятка два листов, я постарался бы найти сотрудника, чтобы сделать описание, а одна страничка…

Должно быть, вид у меня был самый идиотский, потому что библиотекарь вдруг начал объясняться:

— Видите, тут деревянная доска и потому подклеен только один листок, а если переплёт кожаный, то внутрь вкладывали картонку или просто пачку бумаги. Но бумага была дорогой, поэтому туда пихали старые корректуры, черновики, обрывки рукописей… Во время реставрации мы всё это находим; каждый год десятки находок. Иногда очень интересные вещи попадаются, и нет никакой возможности обработать их как следует. Где уж тут заниматься одним листочком.

Огорошенный я побрёл обратно в зал. Вот тебе и сделал открытие! То есть, открытие, конечно, есть, да не про нашу честь. Слишком мы бедны и потому вынуждены разбрасываться сокровищами.

Бывает так: выписываешь требование на книгу и наврёшь шифр, или библиотекарь что-нибудь перепутает, и получаешь вместо заказанной монографии «О водороде в органических соединениях», весьма занимательное, но абсолютно тебе ненужное сочинение «Рациональное разведение пчёл в Саратовской губернии». Обычно такие сюрпризы раздражают, но иногда…

Благодаря подобной случайности легла на мой стол книжечка «Стахановцы рыбной промышленности». Издание тридцатых годов, серая мягкая обложка — всё как полагается. Мог ли я сдать эту книгу, не пролистав хотя бы бегло? Однако беглого просмотра не получилось, моё внимание привлёк отрывок, в котором некий обвальщик рассказывал, как ему удаётся выполнять план на 250 %. Цитирую по памяти: «Всё дело в правильной организации труда. Перед началом работы я наливаю рыбницу до половины тузлуком, осторожно опускаю туда зюзьгу и лишь затем начинаю заполнение». Фраза поразила меня обилием терминов и полной невозможностью понять, каким же образом достигается столь значительный эффект. Совершенно случайно я знал, что обвальщик потрошит и разделывает свежую рыбу. Что такое рыбница — ясно из контекста, тузлук — это крепкий раствор соли. Значит, секрет заключается в зюзьге.