Григорий Резниченко - Выход в космос разрешаю

Жизнь, как известно, имеет достаточно способов, чтобы испытать человека: на что он способен, сможет ли он вынести все, что она ему задаст, каков он на самом деле, чего стоит. Проверяла она и Павла, да не один раз.

Стояло лето 1961 года. Ясным августовским днем отряд космонавтов выехал на парашютные прыжки. Они помогают вырабатывать навыки управления телом в свободном падении, требуют проявления волевых усилий, самообладания, способности принимать решения в условиях повышенных эмоциональных и физических нагрузок. Беляев и Леонов получили задание прыгать с затяжкой в 30 секунд.

Видавший виды «трудяга» Ан-2 сделал короткую пробежку по травянистому полю аэродрома и взмыл в небо, набирая высоту. Когда стрелка высотомера подошла к цифре «1600», люк открылся. Первым прыгнул Павел, за ним пошел Алексей.

Вскоре оба они удачно приземлились под шелковыми белыми куполами, испытав радостное чувство полета. Перерыв был недолгим. Снова посадка в Ан-2. Когда поднимались в воздух, ветер усилился. У земли он не ощущался, а на высоте давал себя знать.

Та же высота, те же 30 секунд полета с нераскрытым парашютом. Павел дернул кольцо. Рывок раскрывшегося парашюта отозвался во всем теле. Поискал глазами Алексея. Он был недалеко. Оба они спускались навстречу земле. Задул сильный ветер. Он сносил их влево, и Павел понял, что в расчетную точку аэродрома ему не попасть. Чтобы уменьшить снос, он натянул немного стропы одной стороны и скольжением начал уточнять место приземления. Скорость спуска увеличилась. Земля почти рядом, считанные метры…

Удар о землю был сильным сам по себе, осложнил приземление новый порыв ветра. Купол раздуло ветром, и он тащил Павла по траве, словно пара лошадей легкую повозку.

Резкая боль в левой ноге пронзила все тело, хотелось закричать. Стиснув зубы, пытался сообразить, что произошло. «Сломал ногу», — мелькнула мысль.

А парашют, как парусник, продолжал тащить его. Кто-то подбежал, ухватил стропы парашюта. Но безуспешно.

Метров пятьдесят, пока не подоспели еще двое и не загасили купол, их волокло вместе.

Острая, нестерпимая боль в ноге не отпускала. Встать один не смог. Подбежали товарищи. Алексей подошел.

В госпитале врачи констатировали: «Закрытый оскольчатый спиральный перелом диафизов обеих костей голени со смещением обломков».

«Отлетался, — вяло подумал Павел, но тут же собрался мысленно: —Отлетался ли?..»

Месяцы напряженного труда, сколько затрачено духовных и физических сил, и ведь были уже долгожданные результаты, а теперь все пойдет насмарку…

«Что это? — мучился Павел. — Оплошность, неумение бороться с ветром или только роковое стечение обстоятельств?»

— Нужно хирургическое вмешательство, — решительно заявил профессор.

— Я возражаю против операции, — так же твердо сказал космонавт.

— Но в таком случае вы можете лишиться ноги.

О чем думал Павел в те минуты?

«Останусь ли в строю, смогу ли продолжать тренировки?» — сверлил мозг один и тот же вопрос.

«Должен. Нельзя расслабляться, — отвечал сам себе Павел. — Нельзя отказаться от того, к чему шел многие годы».

Врачи принялись лечить сломанную ногу.

— Терпеть, терпеть, голубчик, терпеть, — говорил хирург, который руководил всем ходом лечения. — Лежать спокойно, не нервничать.

И потекли однообразные, скучные дни. Павел подгонял время чтением книг. Он читал и перечитывал все, что попадалось под руку. Дежурная сестра приносила ему «Войну и мир», «Дмитрия Донского», «Петра I», «Переяславскую раду». Книги помогали забыться, отвлечься. Приезжали друзья, навещали Алексей Леонов и Юрий Гагарин. Они, как могли, успокаивали друга.

Почти шесть месяцев провел Павел на больничной койке. Нога срослась, но оказалась чуть длиннее правой. И начальник хирургического отделения госпиталя предложил сделать операцию. Он говорил просто, доверительно, не скрывая своей тревоги. Он не сомневался, что кости срастутся после хирургического вмешательства, но гарантии на стопроцентный успех не давал. Павел расспрашивал его: что, как, зачем? Хирург не торопил с ответом. Просил подумать и все же решиться.

А он решил согласия на операцию не давать. Даже тогда, когда сделали последний рентгеновский снимок и он оказался неутешительным. Павел только попросил, чтобы его выписали домой и дали возможность полечиться самому, тем более что хирург дал несколько советов: нужна нагрузка на ногу, постоянная и большая.

— Если через двадцать дней нога не станет нормальной, — сказал Павел, — тогда вернемся к вашему предложению.

Он приехал домой спокойный. Тот, кто не знал Павла хорошо, мог поверить в это спокойствие. Но Татьяна Филипповна прекрасно знала своего мужа. И она почувствовала его внутреннюю тревогу. Успокаивала, как могла.

В квартире появились две гантели, каждая килограммов по двадцать Павел брал их в руки, опирался спиной о шкаф или стенку, переносил тяжесть тела на левую ногу и стоял на ней до изнеможения. Было больно, невыносимо больно, но он, сцепив зубы, стоял. Думал о чем-то, вспоминал Урал, завод, где довелось работать в нелегком сорок третьем году, Дальний Восток, истребительную авиацию. Разве не пришлось ему тогда выдержать не одно жизненное испытание?

Да, разное было. Но вспомнилось вдруг, как падал над океаном…

Самолеты возвращались с острова на материк. Взлетели, набрали высоту. Внизу — куда ни глянь — однообразная гладь океана. Не за что глазу зацепиться— ориентиров никаких. Павел посмотрел на приборы. Они показывали, что до аэродрома оставалось немногим более 200 километров. Высота — 5 тысяч метров. Истребитель шел хорошо. Но нет-нет да и потянет немного вниз. Вроде бы и нет в работе двигателя перебоев, а тянет хуже, чем обычно.

Прошло несколько минут. Самолет стал проседать еще более заметно. Летчик прибавил обороты. Результата никакого. Явно что-то с топливом. Приборы показывают, что в баках его полно. Попробовал Павел и то и другое, но двигатель по-прежнему не справляется, машина теряет высоту.

Когда отказывает двигатель, самолет превращается в обычный железный планер. Несколько секунд— и земля. Там можно найти площадку, пойти «на вынужденную». Но под крылом — вода, океан.

Павел коснулся рукоятки альвеерного насоса, потянул на себя, опустил вниз — двигатель почувствовал этот качок. Значит, горючее плохо поступает в мотор.

Павел крепко схватил рукоятку насоса и начал гонять ее: вверх, вниз, вверх, вниз. Истребитель пошел более устойчиво, а Павел качал и качал, подавая одну порцию горючего за другой в прожорливый двигатель. Рука быстро устала.

«Тише надо, спокойнее», — подумал он, сбавляя темп.

Машина среагировала и снова начала чуть проседать. Снова вверх, вниз, вверх, вниз, сотый, двухсотый раз. Сколько же надо качать, чтобы дотянуть до посадки, где взять сил, чтобы спасти машину? Рука работала почти механически, он ее уже не чувствовал. Гулко под кожанкой стучало сердце, струйки пота пересекли лоб, липкой смазкой покрылась спина.