Владимир Бушин - Я все еще влюблен [Роман в новеллах]

Но люди, сидевшие в зале, не видели, как красива игра света, и даже бабочка, иногда попадавшаяся им на глаза, не вызывала у них ни удивления, ни любопытства, ни желания разгадать, как она сюда попала. Им было не до того. Они собрались в этом зале, чтобы обсудить положение в городе, ибо восставшие горожане поставили их на место разогнанного муниципального совета и нарекли ответственным именем: Комитет безопасности.

Шел третий день восстания в Эльберфельде. Оно было вызвано резким недовольством, которое охватило широкие круги населения в связи с тем, что правительства некоторых немецких государств, прежде всего Пруссия, отказались признать общегерманскую конституцию, выработанную всегерманским Национальным собранием во Франкфурте-на-Майне и принятую им двадцать восьмого марта этого года. Конституция носила весьма умеренный либеральный характер, но властители Пруссии и Саксонии, Баварии и Ганновера не желали предоставить народу даже ничтожные крохи демократических свобод. Борьба за признание имперской конституции стала знаменем всех демократических сил. Немецкая революционная волна, казалось, совсем обессиленная и затухшая, вдруг снова пошла на подъем. Третьего мая восстание вспыхнуло в саксонской столице Дрездене. В Бадене и Пфальце, в Вюртемберге и Франконии происходят массовые собрания, на которых ораторы открыто призывают довести дело до конца, добиться своего с помощью оружия. И сама Пруссия была в таком же возбужденном состоянии, особенно промышленные города Бергско-Маркского округа: Эльберфельд, Изерлон, Золинген, Хаген и их окрестности.

Клятвы победить или погибнуть вместе с Франкфуртским собранием, пойти на любые жертвы ради имперской конституции заполняли все газеты, раздавались во всех клубах и пивных.

Власти направили из Кёльна в Эльберфельд один батальон 16-го полка, эскадрон улан и два орудия. Отвергнув предложенные муниципальным советом переговоры, позавчера, девятого мая, в среду, войска вступили в город. Тут-то и произошло то, о чем большинство членов Комитета безопасности не могут вспоминать без ужаса…

Пройдя по главной улице, войска построились около ратуши. Из собравшейся огромной толпы в солдат полетели камни. В окнах тюрьмы, примыкающей к самой ратуше, показались лица заключенных. Это были в основном рабочие Золингена – шестьдесят девять человек, вот уже год ждущие суда: их обвинили в разрушении сталелитейного завода. При виде изможденных лиц заключенных в толпе раздались возгласы: «Свободу золингенцам!» Люди устремились к тюрьме, ворота поддались их напору, и заключенные один за другим стали выходить на волю. Вдруг командир правительственных войск спохватился и отдал команду стрелять: последний заключенный, выходивший из ворот тюрьмы, упал с простреленной головой.

Толпа разбежалась от тюрьмы с кличем «На баррикады!». С поразительной быстротой подступы к центру города были забаррикадированы. Тогда командир правительственных войск решил пустить в дело пушки. Но артиллеристы стреляют слишком высоко, вероятно нарочно. Возмущенный нерешительностью других офицеров, инициативу взял на себя командир 8-й роты капитан фон Уттенхофен. Выйдя вперед, он скомандовал своим солдатам: «Внимание!» В ответ на это вооруженные рабочие крикнули из-за баррикады солдатам: «Не стреляйте! У нас общий враг – ваши офицеры!» Один из рабочих предупредил Уттенхофена: «Если ты скомандуешь „Готовьсь!“, мы уложим тебя на месте!» Но капитан был упрям, да, видно, и не из робких. Он скомандовал: «Готовьсь! Пли!» С той и другой стороны одновременно раздались залпы – и капитан упал. Пуля угодила ему прямо в сердце.

Войска не ожидали такого оборота дела и поспешно отступили, даже не забрав с собой труп капитана. Офицер, принявший командование, отдал приказ покинуть город и расположил войска лагерем в часе ходьбы от заставы.

Воодушевленные успехом, восставшие всюду воздвигали баррикады, разогнали муниципальный совет и создали Комитет безопасности. Но Комитет, большинство в котором составили адвокаты, банковские служащие и другие представители мелкой буржуазии, испугался обретенной власти и потому пребывал в состоянии растерянности и пустых словопрений. Такое состояние царит и сегодня, одиннадцатого мая. Вот уже часа два члены Комитета поочередно встают и говорят, то и дело перебивая друг друга замечаниями, вопросами, смешками.

– Господа! Я думаю, что выражу мнение всех вас, если скажу: положение чрезвычайно опасное…

– Надо вступить в переговоры с членами муниципального совета…

– С бывшими?

– Ну как сказать?.. Да, с бывшими.

– Кто знает, где сейчас господин обер-бургомистр?

– Фон Карнап? Говорят, он уже удрал в Дюссельдорф.

– Удрал! Нельзя ли попочтительнее?

– По другим, более почтительным сведениям, он все еще сидит под перевернутой коляской, забросанной навозом…

– От имени Военной комиссии я заявляю со всей ответственностью: город к обороне не готов…

– Мы обязаны добиться признания законности нашей власти со стороны муниципального совета…

– Предлагаю включить пять членов совета в Комитет…

– Бывших?

– Да, да, черт возьми! Бывших!

– До сих пор мы не провели смотра преданных нам войск. Безобразие!..

– Господа! С радостью сообщаю, что вчера поздно вечером несколько купцов, владельцев красилен и фабрикантов передали на нужды нашего Комитета десять тысяч талеров…

– Купцы финансируют мятеж? Xa-xa!..

– Кто отвечает за состояние баррикад?

– Военная комиссия…

– Я хочу знать, кто именно…

– Мы не должны допустить, чтобы камни Эльберфельда вновь обагрились кровью…

– Нас называют террористами и людоедами!..

– Нас сравнивают с Робеспьером и Дантоном!..

– Успокойтесь, сударь, уже не сравнивают.

– Надо как-то поощрить красильщиков за то, что они ни разу не прервали работу, даже в дни баррикадных боев…

– Хозяева их уже поощрили. Ведь никому из рабочих не платят так хорошо, как красильщикам…

– Восстание в Дрездене подавлено. Наши соседи – Бармен и Кроненберг, Леннеп и Лютрингхаузен – не примкнули к нам. Господа! Мы в одиночестве…

– Солдаты ландвера [7] Ландвер – войска, составленные из запасников второй очереди, ополчение. колеблются, гражданское ополчение решительно против восстания. Кто же с нами?..

– А купцов и фабрикантов забыли?

…Резко распахнулась дверь, и в зал стремительно вошел Трост, один из членов Военной комиссии. Он почти подбежал к председателю Комитета безопасности Хёхстеру, плюхнулся рядом с ним в пустое кресло и стал что-то торопливо, взволнованно говорить ему на ухо. Все замерли, глядя на них. Некоторым было слышно, как бабочка два раза ударилась о стекло и забила крыльями. Побледневший Хёхстер наконец тяжело поднялся и негромко, даже вяло проговорил: