Владимир Бушин - Я все еще влюблен [Роман в новеллах]

– И в Дрездене, и в Дюссельдорфе, и в Эльберфельде, – вставил Циц.

– Да, именно так, – согласился Маркс. – Но пока не все потеряно. Революция еще жива в Бадене и Пфальце, где свергнута власть баварского короля. И если вы не хотите немедленной смерти революции и не хотите, чтобы у народа были отобраны последние клочки завоеванных им свобод, вам следует немедленно возглавить движение.

– Возглавить? – переспросили сразу два голоса.

– Да! – жестко сказал Маркс. – Именно возглавить.

– Позвольте, – откинулся в кресле тучноватый Хаген, – но мы и так стоим во главе движения за имперскую конституцию, нами самими же выдвинутую и утвержденную.

– Надо возглавить не словесно, господин Хаген, не с трибуны Собрания, не со страниц газет, а на деле, практически, организационно. Если вы и ваши коллеги по Собранию, то есть Собрание в целом, не сделает это, то оно погибнет. Вейдемейер правильно говорил здесь, что из революции извлекают опыт не только революционеры, но и контрреволюционеры. Я хочу продолжить мысль моего друга: порой у меня складывается такое впечатление, что из нашей революции ее враги извлекли гораздо больше уроков, чем некоторые из нас.

Кто-то обиженно хмыкнул, кто-то передернул плечами.

– Я могу привести много фактов, говорящих об этом, но, может быть, вас убедит и один. Неужели в эти дни вам не приходит на ум судьба вашего берлинского коллеги – Национального собрания Пруссии? Оно так долго бездействовало, так завязло в словопрениях, что в конце концов полгода назад в Берлин вошли войска генерала Врангеля. Рабочие, собравшись у Собрания, готовы были за него сражаться, но депутаты не захотели, испугались использовать их боевой революционный пыл. Они не решились призвать народ к оружию, а ограничились призывом не платить правительственные налоги. Но это было уже тогда, когда правительство изгнало Национальное собрание из столицы, а вскоре оно его и вовсе прикрыло.

– Такую же судьбу вы пророчите и нам? – раздраженно спросил Циц.

– А какие основания у вас думать, что с вами обойдутся иначе? – усмехнулся Маркс.

– Мы не прусское Собрание, а общенемецкое!

– Ну и что? – сдерживая холодный гнев, спросил Маркс. – Да, вы общенемецкое, но у вас же нет ни войска, чтобы себя защитить, ни денег, чтобы хоть нанять для этой цели наемников. А генералов никогда не смущают вывески, когда они отдают команду «Огонь!».

– Конечно, все так и есть! – горячо воскликнул Трюцшлер. – Но именно поэтому – как мы можем возглавить движение?

– В этом все дело, – спокойно ответил Маркс, довольный тем, что наконец-то добрался до сути. – Проблема очень проста, но для своего решения требует энергии и бесстрашия. У вас нет своей вооруженной силы. Так надо обрести ее! Как? Призвать сюда, во Франкфурт, революционные армии Бадена и Пфальца. Власть не стоит ни гроша, если у нее нет своей вооруженной силы.

– А дальше?

– Вы станете реальным органом борьбы за конституцию, знаменем этой борьбы и ее штабом, и к вам присоединятся борцы в других краях Германии, где вполне вероятны новые восстания.

Маркс замолчал, и несколько секунд длилась напряженная тишина.

– Все это очень предположительно, – сказал наконец Франц Циц. – Это только ваша гипотеза.

– А вы хотели бы твердых гарантий? – язвительно вмешался хранивший до сих пор полное молчание Энгельс. – Политика вообще, а революции особенно, мало похожи на банк, выплачивающий твердые проценты на вложенный капитал.

– Спасибо за разъяснение, господин Энгельс, – Циц криво усмехнулся полными сытыми губами, – но я знал это еще лет двадцать пять тому назад, когда был несколько моложе, чем вы ныне.

Молодость Энгельса – тем более что он казался моложе своих лет, – как видно, смущала многих депутатов, а Цицу она просто не внушала доверия.

– А как вы это мыслите себе с чисто военной точки зрения? – спросил Трюцшлер, он был всего года на два старше Энгельса, и тот не казался ему юнцом, выскочкой.

– С военным аспектом вопроса вас как раз и намерен познакомить мой коллега, – сказал Маркс.

Энгельс встал, так он чувствовал себя лучше, удобнее.

– Господа, вы знаете, как и почему было подавлено июньское восстание в Париже…

– Еще бы не знать! – тут же подхватил Циц. – Восставших было тысяч сорок – сорок пять, а у генерала Кавеньяка – двести пятьдесят.

– Да, это одна из главных причин, – согласился Энгельс; он не любил, когда его перебивали, но тут надо было терпеть. – Но не единственная. История войн знает немало примеров, когда и при худшем соотношении сил меньшинство оказывало достойное сопротивление и даже одерживало победы.

– Например, триста воинов царя Леонида против полчищ персов! – насмешливо сказал Хаген.

– Есть примеры и посвежей, – невозмутимо продолжал Энгельс, – но рассмотрение их увело бы нас слишком далеко, а ведь мы, господин Хаген, не на уроке истории. У восставших парижан имелась весьма дельная военная голова – бывший офицер Керсози. Он учел опыт других восстаний и составил план, предусматривавший концентрическое наступление на ратушу, Бурбонский дворец и Тюильри четырьмя колоннами, которые должны были опираться на рабочие предместья. План получился толковый. Но его не удалось осуществить главным образом потому, что восставшие не смогли создать единого центра по руководству восстанием и отряды действовали разрозненно.

– А что произошло в Эльберфельде? Ведь вы только что оттуда, – сказал Трюцшлер.

– Да, в сущности, то же самое: отряды действовали разрозненно. Вы только посмотрите: кончалось восстание в Дрездене – начиналось в Дюссельдорфе, кончалось в Дюссельдорфе – начиналось в Эльберфельде… Если и теперь не возникнет единый центр, если вы не возглавите движение, то сперва будет подавлено восстание в Бадене, потом – в Пфальце или наоборот. А затем, впрочем, может быть, даже и до этого, покончат и с вами.

– И он о том же! – досадливо воскликнул кто-то.

– Конечно! – сразу отозвался Энгельс. – Как может быть иначе?

Энгельс опустился на стул. Опять воцарилась тягостная тишина. Она длилась дольше, чем в первый раз, нарушил ее снова Циц, он проговорил медленно, как бы раздумывая:

– Нет, господин Маркс и господин Энгельс, мы благодарим вас за приезд и благие побуждения, но – я надеюсь, мои коллеги разделяют мой взгляд – все, что вы сказали, все, к чему вы нас призывали, нам не подходит. Мы предпочитаем бороться иначе…

Энгельс нервно щелкнул пальцами по крышке стола. Маркс, опасаясь с его стороны резкой выходки, мягко положил левую руку на его рукав, а правую призывно вытянул в сторону говорившего:

– Но ведь вы же, господин Циц, и ваши коллеги по Собранию несете немалую моральную ответственность за начавшееся восстание, вы инспирировали его.