Владимир Бушин - Я все еще влюблен [Роман в новеллах]

– То есть как? – опешил Циц. Его сытые губы от злости словно усохли. – Вы имеете в виду конституцию, которую мы приняли?

– Конечно, и конституцию, но не только. – Марксу этого не хотелось, но ход встречи вынуждал его прибегнуть к весьма рискованному доводу. – Вы все, господа, и устно в стенах Национального собрания, и в газетах многократно заявляли, что пойдете на любые жертвы ради имперской конституции, что готовы погибнуть вместе с Национальным собранием. Разве не так? – быстрым, цепким взглядом он пробежал по лицам депутатов.

Те молчали.

– Так! – с болью в голосе воскликнул Трюцшлер.

– И что же? – Огромным усилием воли Маркс сдерживал свое негодование, оно пробивалось только в дрожании его темных ресниц. – А то, что множество людей в разных концах Германии поверили вам, отнеслись к вашим обещаниям и призывам несколько серьезнее, чем вы рассчитывали. Точнее говоря, они отнеслись к ним вполне серьезно. Они взялись за оружие, они действительно готовы умереть с вами, но, оказывается, вы не собирались и не собираетесь умирать. Для вас все было лишь словесной игрой!

– Позвольте! – раздалось сразу несколько голосов. – Это уже…

– Господа, это только факт, – не дал перебить себя Маркс. – Разве, например, Фридрих Целль, адвокат из Трира, мой земляк, не ваш коллега по Национальному собранию? – Он расчетливо назвал отсутствующего Целля, а не кого-нибудь из сидящих здесь, хотя едва ли не каждый из них годился для этого места его речи. – Так вот, городской гласный Целль, как вы знаете, председательствовал на конгрессе представителей рейнских общинных советов, состоявшемся две недели тому назад в Кёльне. Этот конгресс принял весьма решительное постановление. Оно содержало призыв ко всем мужчинам, способным носить оружие, быть готовыми отстоять имперскую конституцию; и оно требовало отставки правительства Бранденбурга – Мантёйфеля в Берлине; оно даже угрожало отпадением Рейнской провинции от Пруссии, – и подо всем этим стояла подпись вашего собрата Фридриха Целля. Так или не так? – Маркс с такой яростью вперился в глаза Цица, что тот негодующе опустил их.

– Так, конечно так! – воскликнул Трюцшлер. – Все это святая правда.

– А где господин Целль сейчас? – как бы желая немедленно получить его, Маркс протянул растопыренную смуглую ладонь к депутатам.

– Мы не знаем. Он куда-то уехал, – попытался отмахнуться Хаген.

– Странная неосведомленность о своем коллеге! – иронически пожал плечами Маркс. – А вот мы располагаем достоверными сведениями о том, что Целль в качестве комиссара Франкфуртского имперского правительства отправился в Баден.

– Это действительно так, – вставил Вейдемейер.

– И как вы думаете, господа, чем он там занимается?

Все молчали, напряженно глядя на Маркса. Тот дал паузе созреть вполне и сорвал ее:

– Он призывает восставших к спокойствию – всех, и способных и неспособных носить оружие! Таким образом, в начале мая в Кёльне ваш коллега был пламенным революционером и звал за собой народ, а в середине мая в Карлсруэ он уже стоит поперек пути народа.

Депутаты зашевелились, зашептались, задвигали креслами. Молчавший до сих пор Шлёффель вдруг оживился:

– Доктор Маркс, а вы, лично вы, и господин Энгельс, что намерены делать сейчас, в эти тревожные дни?

Маркс не успел открыть рта, как Вейдемейер выпалил:

– Они едут туда, где восстание. Энгельс уже принял участие в эльберфельдском восстании, и не его вина, что он не смог остаться там до конца. А теперь – Баден и Пфальц! Борьба против пруссаков и баварцев, соединившихся в едином союзе.

Энгельс движением руки остановил Вейдемейера и сказал:

– Да, господа, мы направляемся туда, чтобы разделить с восставшими их участь. У нас, как и у всех членов Союза коммунистов, слово не расходится с делом. Мы надеемся быть полезными там.

– А мы надеемся быть полезными здесь, – решительно сказал Циц, вставая. Встали и все остальные депутаты, кроме Трюцшлера. Маркс тоже встал. Он сделал два шага вперед, помолчал и решил бросить уже самый последний свой аргумент:

– Господин Циц, а вы не подумали о том, что ведь может случиться так, что баденские и пфальцские повстанческие армии явятся сюда, во Франкфурт, безо всякого зова, сами? Вы будете поставлены перед фактом. Какую тогда вы займете позицию? Что станете делать? И это может случиться буквально в ближайшие дни.

– Доктор Маркс, вы напомнили мне сейчас другого доктора – врача Франсуа Распайля. – Циц вкусно пожевал полными губами. – В прошлом году он потребовал от Временного правительства Франции немедленного провозглашения республики, пригрозив, что в противном случае через два часа он явится во главе двухсот тысяч демонстрантов.

– И он явился бы! – стукнул ладонью по столу Энгельс.

– Да, вероятно, – спокойно согласился Циц. – Именно поэтому его требование было выполнено досрочно. Это произошло двадцать пятого февраля. Но, господа, вы все помните, что случилось в середине мая, ровно год назад. Распайль и кое-кто еще оказались в тюрьме. Увы, это факт, которого невозможно отрицать…

– Ну, ну, господин Циц, – мрачновато усмехнулся Маркс, – смотрите, не ошибиться бы вам с вашими аналогиями и сравнениями. В области истории они всегда сомнительны.

Циц не хотел продолжать разговор, опасаясь его новых рискованных поворотов. Дабы хоть что-то произнести, он переспросил:

– Итак, вы едете туда, где восстание?

– Да! – резко ответил Энгельс, тоже вставая.

– Конечно, теперь, когда «Новая Рейнская газета» закрыта… – начал было Шлёффель.

Трюцшлер вскочил:

– Как вы смеете! Вы хотите сказать, что люди едут в район восстания только потому, что им больше нечего делать? Для развлечения? Для забавы?

– Господа, господа! – Маркс примиряюще простер руки. Он еще надеялся если не сейчас, то хотя бы потом, позже все-таки извлечь некоторую пользу из левых депутатов, если, конечно, в скором времени Национальное собрание не будет разогнано. – Зачем такие страсти? Мы откровенно говорили, мы выяснили позиции, и уже в этом есть немалый смысл. Может быть, события ближайших дней еще заставят вас подумать о том, что мы тут вам говорили.

Начали раскланиваться. Прощание получилось сдержанным, даже холодным, даже неприязненным, несмотря на улыбки с обеих сторон.

Последним уходил Трюцшлер. В дверях он сказал:

– Господа, я был бы счастлив поехать с вами. Если найдете возможным взять меня, пожалуйста, сообщите.

– Благодарим вас за честный порыв, – дружески улыбнулся Маркс, – но в наши расчеты не входит увеличивать состав нашего легиона, – он шутливо ударил ладонью по груди себя и Энгельса. – Мы должны быть достаточно мобильны и оперативны.