Владимир Бушин - Я все еще влюблен [Роман в новеллах]

– Дорогие и высокоуважаемые гости! – Глава правительства слегка поклонился Марксу и Энгельсу. – Мы приветствуем вас на прекрасной баденской земле не только как официальные лица, но и как люди революции. Некоторые из нас – и мы этим особенно гордимся – вошли в правительство, можно сказать, прямо из тюремных камер, где томились за свое участие в недавних героических, но безуспешных восстаниях на многострадальной баденской земле. Я имею в виду прежде всего нашего замечательного философа и журналиста Густава Струве…

Струве сидел рядом с Марксом. Крупный, седоватый, лет сорока пяти, он был одним из самых старших за этим столом. Ему явно польстило звание философа.

– …известного журналиста, неутомимого Йозефа Фиклера…

Маркс поискал глазами Фиклера, но едва нашел, как оратор уже назвал новое имя.

– …бесстрашного Карла Блинда, тоже журналиста…

Энгельс шепнул Марксу:

– У них что – все правительство из журналистов? Это правительство или редколлегия?

– Есть и адвокаты, – не шевеля губами, ответил Маркс.

Блинду было всего двадцать три года. Высокий, худой, словно состоящий из одних острых углов, он держался как-то особняком, независимо. Брентано недолюбливал его и опасался, мечтая поскорее как-нибудь отделаться от его присутствия в правительстве. Собственно, именно об этом он и сказал сейчас:

– На днях господин Блинд отправляется нашим послом во Францию. Мы и сожалеем об этом, так как лишаемся надежной опоры здесь, в Карлсруэ, но одновременно и радуемся, ибо никто лучше Блинда не сможет представлять нас в Париже.

Маркс и Энгельс переглянулись, и губы их чуть заметно дрогнули в усмешке: они поняли, почему у Руге в самый последний момент были отняты верительные грамоты.

– Время революции, господа, – продолжал хорошо поставленным голосом Брентано, – это время взлетов не только классов и народов, но и отдельных личностей. Здесь присутствуют люди, которым именно революция помогла раскрыть во всей полноте их выдающиеся способности. Тут речь идет главным образом о наших военных деятелях: о военном министре Карле Эйхфельде, его заместителе Майерхофере, о главнокомандующем нашими войсками Франце Зигеле.

В самом деле, еще вчера Зигель был младшим лейтенантом, а Эйхфельд – старшим. Сегодня первый стал полковником, второй – министром. Каковы их действительные способности, этого никто не знал, но они были чем-то угодны Брентано, и он ввел их в правительство.

– В такой же мере мои слова о расцвете способностей в дни революции относятся к Флориану Мёрдесу, нашему министру внутренних дел, неусыпному стражу народных завоеваний. – Брентано пристально взглянул на гостей, стараясь понять, какое впечатление произвел на них весь этот парад, но те были непроницаемы. – Прошу вас, господа, поднять вместе со мной бокалы за здоровье наших мужественных друзей из Кёльна!

Обед начался, словно корабль отчалил от пристани. Тостов было много: за родину, за революцию, за народ, за свободу… Маркс так внимательно все слушал и так пристально разглядывал собравшихся, что не успевал как следует поесть: едва он проглотил две-три ложки супа, как уже подали второе, нежную пулярку; только вошел во вкус курятины, как приспело сладкое… Энгельс видел это и все время напоминал ему: «Да ты ешь! Гляди, как стараются министры». Сам он успевал и слушать, и смотреть, и управляться с блюдами не хуже министров. Ведь последние три дня в бесконечных переездах есть приходилось кое-как, наспех…

Когда глава правительства предоставил слово Марксу, тот предложил, чтобы сперва выступил его друг, а он потом. Предложение, разумеется, приняли, и Энгельс, встав, начал так:

– Господа! Ваше восстание вспыхнуло при самых благоприятных условиях. Почти весь народ был единодушен в ненависти к герцогу Леопольду и его правительству, вероломному и жестокому. Армия оказалась не только на вашей стороне, но и возглавила события, именно она превратила «движение» в восстание. Приступая к исполнению своих обязанностей, вы имели готовую преданную вам армию, арсеналы, полные оружия, и богатую государственную казну. О чем еще можно мечтать?

– А внешняя обстановка! – вставил Маркс.

– Да, и внешняя обстановка складывалась завидно. За Рейном, в Пфальце, уже развернулось восстание против баварцев, которое прикрывало и прикрывает ваш левый фланг. Дальше на северо-запад, в Рейнской Пруссии, в городах Эльберфельде, Дюссельдорфе, Золингене и других, тоже происходило восстание, и хотя оно уже было под угрозой, но еще не подавлено. К северу и северо-востоку от вас – в Вюртемберге, Франконии, в княжествах Гессен и Нассау – всеобщее возбуждение, даже в армии – там достаточно было только искры, чтобы пожар восстания охватил всю Южную и Среднюю Германию, а это дало бы в распоряжение повстанцев не менее пятидесяти – шестидесяти тысяч регулярных войск.

– Не преувеличиваете ли вы? – настороженно бросил военный министр Эйхфельд.

– Я могу потом представить вам свои выкладки, но сейчас это заняло бы слишком много времени. Поверьте пока на слово. Тем более что дело не только в этом.

– Положим, так, господин Энгельс. – Брентано слегка звякнул по тарелке десертной ложечкой, как бы объявляя о своем вступлении в разговор. – Что же из всего этого следует? Нам надлежало провозгласить коммунистическую республику?

Задетый за живое, ответить на вопрос вдруг решил Маркс:

– Нет, вам, по нашему разумению, надлежало прежде всего и немедленно позаботиться об укреплении базы восстания и о его расширении. Для этого следовало отменить все феодальные повинности, выпустить собственные деньги, централизовать все силы – такие меры придали бы восстанию гораздо более энергичный характер.

– Именно так, – подтвердил Энгельс. – А затем или даже одновременно вы должны были, как нам думается, собрать восемь – десять тысяч регулярных войск и с их помощью расширить восстание, бросив их туда, где революционная ситуация уже назрела.

– Ну, об этом мы слышим с первого дня восстания от нашего главнокомандующего. – Брентано кивнул головой в сторону Зигеля.

– Да, я разработал план перехода в наступление, – почти вызывающе сказал Зигель. – И очень жаль, что до сих пор никто меня здесь не поддержал. И вот только господин Энгельс… Я рад…

Энгельс заинтересовался:

– Вы не могли бы кратко сообщить, в чем состоит ваш план?

– Он очень прост и энергичен. – Зигель отодвинул от себя тарелку, словно расчищая место для стратегической карты. – Я предлагал двинуть войска на восток, в Гогенцоллерн, и провозгласить там республику. Затем ударить на север, на Штуттгарт, поднять восстание в Вюртемберге. После этого двинуться на Нюрнберг и разбить большой лагерь в сердце охваченной восстанием Франконии. Таким образом, вся Южная Германия оказалась бы в наших руках…