Томас Майер - Мастера секса. Жизнь и эпоха Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон – пары, которая учила Америку любить

Мастерс и Джонсон столкнулись с целым рядом забавных, но действующих на нервы попыток побольше узнать об их занятиях. Однажды вечером, возвращаясь из больничного кафетерия, Джини увидела одного из старших преподавателей. Он стоял, приставив свой стетоскоп к стене их кабинета и пытаясь подслушать, что происходит внутри.

Врачи из других отделений госпиталя то и дело неожиданно заглядывали к ним, стараясь непременно увидеть – вполне вероятно, из вуайеристских побуждений, – что у них происходит. Однажды Мастерс и Джонсон получили по почте несколько увеличенных изображений плотно занавешенных окон клиники, сфотографированных через улицу.

Мастерс убедил медицинскую школу Вашингтонского университета – первой из всех учебных заведений США – ввести обязательный курс лекций по сексуальности человека. Но не все были способны оценить важность знаний о сексе. Враждебность к исследованиям Мастерса нарастала, и касалась она не только вопросов пристойности и медицинской репутации, но и карьерного взлета Джини Джонсон.

Университет не обеспечивал финансирования вечерних исследовательских сеансов – небольшой компенсации для волонтеров, зарплат для Слейтера, Льюиса и в особенности Джонсон. Заключив специальное соглашение с Алленом, Мастерс направлял на эти цели деньги, заработанные им за акушерско-гинекологические услуги, в том числе лечение бесплодия. Но по правилам, доход постоянных сотрудников считался собственностью медицинской школы, а не использовался врачами на их собственные проекты. Университетская администрация решила покончить с этими особыми финансовыми условиями – предположительно, с согласия Аллена.

Хотя Мастерс получал какие-то деньги в виде грантов на свои физиологические исследования, он сознавал, что будущий доход клиники будет зависеть от платы за терапевтические сеансы с пациентами, столкнувшимися с сексуальными проблемами. Кроме того, начальство медицинской школы не желало, чтобы Мастерс посвящал все время секс-клинике за счет своих обязанностей как преподавателя и хирурга. Еще одним камнем преткновения было место Джонсон как особой приближенной Мастерса. В школе не желали слышать ни о каком ее назначении штатной сотрудницей. Это предложение провоцировало насмешки и повторение необоснованных слухов о том, что это ее обнаженное тело было там, на киноэкране.

Вскоре на место прежних защитников Мастерса пришло молодое поколение, которое смотрело на его работу не столь благосклонно. Влиятельные силы в больнице хотели от него избавиться. После 20 лет работы в Вашингтонском университете Мастерс пришел к выводу, что больше не может там оставаться. Он отказался от своего бессрочного профессорства и высокого статуса, завершил хирургическую практику в госпитале и передал своих акушерско-гинекологических пациенток другу и коллеге Джону Барлоу Мартину.

Хотя Джордж Вашингтон Корнер в свое время говорил ему, что для такого дерзкого исследования жизненно важно университетское «прикрытие», Мастерс столкнулся с суровой реальностью: истина о сексе бывает нестерпима для многих, включая ученых и мастеров целительных искусств. Он решил, что отныне и впредь они с Джонсон будут в одиночку противостоять миру скептиков.

Мастерс и Джонсон вместе с крохотной группой сотрудников переместились через улицу, в здание с белыми колоннами по адресу Форест-Парк-бульвар, дом 4910. Своей секс-клинике они дали невыразительное название Фонд исследований репродуктивной биологии (Reproductive Biology Research Foundation). Мастерс позаботился, чтобы в его новый некоммерческий фонд входили только те попечители, которые были персонально преданы ему и благодарны за его услуги в качестве врача. После ухода из Вашингтонского университета, окруженного слухами и обвинениями, ему нужны были люди, которым он мог доверять.

Торри Фостер, несмотря на недостаток опыта, стал новым адвокатом фонда. Он знал Мастерсов еще с тех пор, когда был мальчишкой и жил по соседству с ними в Лейдью. Жена Торри наблюдалась у Мастерса, своего первого гинеколога. Учитывая долгую историю знакомства, Мастерс никогда не сомневался в верности Фостера.

Этан Шепли-младший, сын бывшего ректора Вашингтонского университета, стал председателем фонда. Как и его отец, он твердо верил в важность исследований Мастерса и Джонсон и в создание среды, свободной от интеллектуального притеснения. Другие члены совета попечителей привнесли в фонд свой интеллектуальный авторитет и научную квалификацию, например доктор Рэй Вэггонер, психиатр из Мичиганского университета, и Эмили Мадд, известный семейный терапевт. Но большинство попечителей, например комиссар полиции Сэм Прист или страховой инспектор Джон Бродхед, в основном оказывали любезность Мастерсу, или их жены были его пациентками.

На встречах совета попечители фонда подчинялись мнению Мастерса. Если Джонсон и подавала голос, то лишь для того, чтобы пояснить сказанное им или напомнить ему о том, что он забыл упомянуть. Попечители были посвящены только в те подробности, которые были необходимы.

Если не считать скрытности и дерзости намерений, фонд окружала прогрессивная аура, будто он выполнял такую же благородную миссию, как принятая Америкой в середине 1960-х годов программа освоения космоса. Но Мастерс многое утаивал от своих соратников, включая факт, что прежде он использовал в своих исследованиях проституток. Юношеский безыскусный энтузиазм, с которым Фостер поддерживал давнего друга семьи Билла Мастерса, не давал ему разглядеть более тонкие подводные течения, например сложные отношения Билла с Джини.

Однажды Либби стала расспрашивать Торри, не рискует ли Билл и своей медицинской карьерой, и (подспудно, не решаясь высказать это вслух) их браком.

Торри, сама честность, уверил Либби, что ее страхи беспочвенны.

– То, что делает Билл, законно и очень важно, – объяснял Фостер. – Я уверен, что вам не о чем беспокоиться.

Каждое утро на рассвете Билл Мастерс совершал пробежку мимо усыпанных росой лужаек и пустых улочек Лейдью, потом принимал душ и весь оставшийся день проводил на работе. Его серо-голубые стальные глаза и суровость его повадки буквально излучали самодисциплину, которую он развивал и высоко ценил еще с тех времен, когда выходил на футбольное поле в Гамильтон-колледже. После своего неофициального изгнания из медицинской школы Мастерс трудился с удвоенными усилиями, движимый желанием доказать, что не собирается стать проигравшим в самой большой азартной игре своей жизни. «Он сделал бы что угодно, чтобы достичь своей цели, – объясняла Джонсон. – Он не мог не быть победителем».