Виктор Бронштейн - Маятник бизнеса: между орденом и тюрьмой

Потекли томительные часы. Благо что день рабочий и текучку никто не отменял. Ничего не подозревающие и мало за что отвечающие работники фирмы по-прежнему ломятся со своими вопросами, которые сегодня им кажутся самыми важными, а мне пустяками. Ох, как я завидовал им всем в этих изматывающих душу обстоятельствах!

Такую острую зависть к простым людям, не обременённым тяжким грузом богатства, я уже испытывал.

Как-то, возвращаясь с отдыха из Карловых Вар, в самолёте я просматривал газеты. Ничего глубокого в них, как всегда, не было. Но, как дерево притягивает молнию, так и эти сухие тексты на высоте десяти тысяч метров притягивали какие-то информационные разряды из ноосферы. Идею об этой «сфере разума» в конце 1920-х годов заронил в головы двух французских философов — Эдуара Леруа и Тейяра де Шардена — русский академик Вернадский на своих парижских лекциях по геохимии. Шарден представлял её как невидимую оболочку человеческого сознания вокруг Земли, подобную пламени.

По-видимому, один из разрядов, порождённый бушующей информационной плазмой, и ударил в меня. Я вдруг внезапно понял, что будет жуткий обвал денег и всей российской экономики. Почему-то мне стало предельно ясно, что валютные долги подобны смерти.

Уже назавтра я обсуждал эту проблему со своим приятелем, специалистом по ценным бумагам Дмитрием, сидя пока ещё в своём, а не кредиторов, ресторане «Вернисаж» на пешеходной улице, глядя в окно на беззаботных людей, которым, в общем-то, особенно терять нечего. К тому же они ничего и не подозревают сегодня о финансовой катастрофе, волна которой, как зародившееся в океанских далях цунами, уже мчится на радостных отпускников, находящихся на импортном берегу в предательских лучах всевидящего солнца. Совсем скоро раздадутся крики и стоны погибающих людей, уносимых беспощадной волной.

Зная о надвигающейся катастрофе, я судорожно начал мастерить спасательный плот. Я пытался продать хоть что-нибудь из недвижимости, чтобы закрыть валютные долги за сахар и бытовую технику.

В те кризисные дни первым делом я поехал к своему, как я ошибочно считал, приятелю — к преемнику отца на посту директора мясокомбината. Он периодически покупал розничные магазины, потихоньку создавая свою торговую сеть. Купить один-два магазина по моей просьбе ему было несложно. Тем более что мой отец, можно сказать, подарил ему и его семье огромное предприятие, на пике авторитета добровольно отказавшись участвовать в выборах директора. Не скупал он и акции мясокомбината, не ставил в заместители и не прочил в директора меня или кого-то ещё из близких родственников. Более того, со мной вообще был уговор, чтобы я как можно реже появлялся в их управлении. Такое отношение к предприятию, созданному за многие десятилетия советской власти, он считал честным.

Но без меня на этапе становления рынка они не обошлись. Я придумал и создал им предприятие с частными торговыми точками на центральном рынке. Подготовил и зарегистрировал документы, предложил схему работы, а главное, пожертвовал надёжного главного бухгалтера и директора, которых хотел принять в свою фирму. С тех пор руководители комбината, в том числе и преемник отца, ощутили преимущества рыночной свободы предпринимательства на своём домашнем бюджете.

А ещё раньше, когда только начинали говорить о частной инициативе, мы совместно стали зарабатывать первые дополнительные, почти неофициальные деньги на шитье кожаных курток.

Задача комбинатовцев была достать, естественно, за деньги, козью кожу, а наша, с моим другом, тоже Виктором, да ещё и Владимировичем, — организовать пошив курток и их реализацию. Два коротких слова, но за ними немалый предпринимательский труд и риск. Козьей шкуры на иркутском комбинате не было. Отец договаривался о её покупке в соседнем регионе. И туда приходилось мотаться на грузовичке по нашим сибирским дорогам, больше похожим на бездорожье. Одна из таких поездок закончилась аварией. Грузовик занесло на скользкой пыли, в начале дождя, и он перевернулся. Находились в нём мой друг Виктор и заместитель директора комбината. Отделались, слава Богу, лёгкими травмами.

Непросто было и с шитьём. Подходящих цеховиков мы нашли только в соседнем городе Ангарске, но около них были голодные бандиты конца 80-х годов и милиция. Так что и пошив для нас был непростой операцией. С риском была связана и перевозка, и реализация курток.

Затем мы с замдиректора комбината, по инициативе отца, предприняли очень рискованную поездку на Камчатку за рыбой — для меня вторую и последнюю, — стремясь выменять её на нашу местную водку и колбасу. Поездка оказалась малоприбыльной (за значительную часть продукции деньги или рыбу нам просто не отдали), но чрезвычайно опасной. Мы попали под прицел местных бандитов, которые тогда не заботились о долговременных взаимовыгодных связях, а стремились урвать немедленно — любой ценой и побольше.

Благо по приземлении, непосредственно в аэропорту, несколько деловых лётчиков, уже втянутых в бизнес, приобрели у нас половину продукции с хорошей наценкой. За вторую часть товара, развезённую по магазинам, мы не получили ни гроша ни сразу, ни спустя время.

Совместные дела на заре рынка, в том числе и весьма рискованные, позволяли надеяться на успех в переговорах с преемником о магазинах. Должен выручить если не меня, то своего благодетеля — моего отца.

Но увы. Старое добро помнят не все. Неискоренима и наша российская традиция, а может быть, не только российская, преуменьшать роль предшественников или даже чернить их деятельность. Этим мы как бы поднимаем себя любимых и раздуваем свою значимость. О чём я лет десять назад сказал в стихотворении «Возвышение»:

В общем, долгий разговор, сопровождаемый, правда, и чаем, и кофе, и выпивкой, окончился просьбой подумать пару дней. Но его растянувшиеся на несколько дней консультации с домочадцами, которые, к слову сказать, моментально стали членами совета директоров и заместителями директора, результата не дали.

Ещё более рельефно проявилось отношение к отцу через несколько лет, во время юбилейного торжества, когда и в докладе, и в фильме был практически исключён 25-летний период его директорства. О нём — орденоносце, который отстроил посёлок Жилкино, обеспечил жильём всех кадровых работников комбината и выпестовал несколько Героев Социалистического Труда, — не было сказано практически ни слова.

Такое «празднование» чуть не закончилось инфарктом почти 90-летнего участника войны. Военная закваска и спасла, иначе как выдержать удары «благодарных брутов». Крылатая фраза: «Мы ненавидим тех, кого предаём» — здесь очень к месту.