Анатолий Домбровский - Неистовый сын Трира [роман-трилогия]

– Замечательно, Мавр! Мне очень нравятся эти слова: экспроприаторов экспроприируют! Да здравствуют экспроприаторы экспроприаторов! Верно?

– Верно, Тусси, – сказал Маркс. – Очень верно.

Деньги на поездку в Гамбург к издателю Мейснеру прислал Энгельс. Когда Женни сообщила об этом Карлу, он молча покивал головой, затем, почему-то разглядывая свои руки, сказал:

– Все правильно. Но скоро мы сами будем делать подарки друзьям. По крайней мере, рассчитаемся с долгами.

Из присланной Энгельсом суммы Маркс взял только часть. Остальные деньги оставил Женни. Уезжал в хорошем настроении, хотя погода портилась на глазах.

– Ничего, – успокаивал он Женни. – В моем пальто мне никакая погода не страшна. Это большая удача, что нам удалось выкупить его из ломбарда.

И, как мальчишка, радовался своим часам, которые Ленхен принесла из ломбарда вместе с пальто, то и дело вынимал их из кармана, сверял их с комнатными часами, с нескрываемым удовольствием щелкал крышкой циферблата.

– Присматривай, пожалуйста, за чемоданом, – несколько раз напоминала ему Женни. – Не забывай, что в нем весь мой «Капитал».

– Да, да, – обещал ей Карл, а потом спросил: – Ты очень боишься, что я его потеряю?

– Очень, – призналась Женни.

– Я тоже, – сказал Карл. – Но этого не случится.

– Почему?

– Потому, что я постоянно буду присматривать за чемоданом, – смеясь, ответил Карл.

Над Северным морем бушевали апрельские штормовые ветры. Пароход, на котором плыл Маркс, сильно качало. Морская болезнь изнуряла большую часть пассажиров. Но Маркс стойко переносил качку, говоря, что ему в жизни довелось пережить и не такие штормы.

Ганноверский врач, участник революции 1848 года Людвиг Кугельман, с которым Маркс давно состоял в переписке, не раз настойчиво приглашал его погостить у него в доме. Поэтому, уладив свои дела с издателем Мейснером, Маркс отправился в Ганновер, решив там дождаться первых листов верстки «Капитала».

Людвиг Кугельман и его жена Гертруда оказались на редкость гостеприимными и милыми людьми. Они отвели Марксу в доме отдельную спальню и кабинет для работы, окружили его таким вниманием, о каком Маркс и не помышлял. Вынужденная жизнь стоика, жизнь ломовой лошади, которая так долго тащила свой воз в гору, что забыла об отдыхе, о самой возможности отдыха, отучила его от того, что получают от жизни люди более обеспеченные и более благополучные, чем он. Размеренное и не лишенное удовольствия времяпрепровождение, вкусная и здоровая пища, всеобщая доброжелательность, приятные беседы с очень симпатичными людьми и бесконечно искренняя предупредительность хозяев во всем, что касалось быта, их вера в то, что они имеют дело если не с гениальным ученым, то по меньшей мере выдающимся, – все это вернуло Марксу ощущение молодости, юношеской влюбленности в жизнь. К нему возвратилась былая веселость, даже беспечность. Его перестали донимать болезни и гнетущие мысли о куске хлеба. Легкой и стремительной стала его походка. Улыбка не сходила с лица. Он почувствовал себя счастливым. И поверил в то, что впереди его ждут только удачи.

Он дал прозвища своим новым друзьям. Кугельмана прозвал Венцелем, Гертруду – Графиней, а их восьмилетнюю дочь Франциску – Совушкой. Кугельмана он прозвал Венцелем после того, как тот рассказал ему историю о двух Венцелях, один из которых был злой, а другой – добрый. Эту историю Кугельману некогда поведал его гид в Праге. Смешное заключалось в том, что, рассказывая Кугельману о Венцелях, гид едва не довел его до бешенства, так как морочил его этими Венцелями больше часа, заставляя Кугельмана то и дело спрашивать, о каком из двух Венцелях, о добром или злом, тот ведет сейчас речь.

Гертруду он прозвал Графиней за ее изящные манеры. А привязавшуюся к нему Франциску Совушкой Минервы, богини мудрости, чья статуэтка стояла у Маркса в кабинете. Франциска заслужила это прозвище тем, что была любознательной и наблюдательной девочкой.

Какое-то время Гертруда чувствовала себя в присутствии Маркса скованно, так как, по ее признанию, боялась показаться невежественной. Но Маркс так расположил ее к себе, что все ее страхи развеялись.

– Графиня, – сказал он ей шутя, – пусть вас не смущает моя ученость: в присутствии красивых женщин глупеют даже гении.

– Но Гегеля вы все-таки знаете?

– Гегеля? А для вас Гегель – это нечто непостижимое, да?

– Да.

– И это приводит вас в отчаяние?

– Да, – призналась Гертруда.

– И напрасно, Графиня. Сам Гегель мог бы сказать вам, что ваше отчаяние напрасно, так как считал, что никто не понимает суть его философии, кроме Розенкранца, а Розенкранц понимает ее неправильно.

Все долго смеялись, а потом Гертруда сказала:

– Жаль, что вы не поедете в Польшу. Поляки пошли бы за вами. Полякам вы обязательно понравились бы, доктор Маркс. И вы подняли бы там революцию. Я убеждена.

Это был всего лишь комплимент, так как ехать в Польшу, а тем более поднимать там революцию, Маркс никогда не собирался. Хотя об этом много болтали немецкие газеты перед приездом Маркса в Гамбург. Газетная утка звучала примерно так: вождь Интернационала Маркс покидает Лондон, чтобы отправиться в Польшу и поднять революцию.

– А почему бы вам в самом деле не поднять где-нибудь революцию? – с обезоруживающей наивностью спросила Гертруда. – Разве революция – не цель Интернационала, доктор Маркс? Признайтесь, что вы устроите все-таки где-нибудь революцию, что у вас есть такой тайный план. Я никому не выдам.

– Да, – засмеялся Маркс, – у нас есть такой тайный план: мы начнем революцию в Ганновере. Цель революции же такова: лишить вашего мужа врачебной практики. Мы очень надеемся, что все его пациенты разбегутся из Ганновера при первом же выстреле.

– А если серьезно, доктор Маркс?

– А если серьезно, – ответил Гертруде Маркс, – то вам, Графиня, следует лишь купить наш устав, который стоит пенни, и вы из него все узнаете. И первое, что вы узнаете и что вас, наверное, разочарует, – это то, что Интернационал не является организацией заговорщиков, что революции не устраиваются кем-либо, а происходят из столкновения классов. Эти столкновения начинаются помимо чьей-либо воли в экономической сфере и завершаются в политической. Так вот, политической борьбой классов руководят партии. Интернационал объединяет политические партии рабочего класса. И это все. Дальше я не могу углубляться, потому что все, что дальше, – не для молодых дам, которым без революции скучно. И в то же время мне хочется утешить вас, Графиня: революция непременно будет!

– Спасибо, доктор Маркс. Большое спасибо!

– Надо ли благодарить петуха за то, что после его «ку-ка-ре-ку» по утрам всходит солнце, милая Графиня?